Верни мои предметы фетишизма!
читать дальшеМой личный ад, мой личный Цербер
Мой друг, послушай, что тебе скажу я:
Он, как змея, мне преграждает путь.
Куда я ни ступлю – повсюду он.
Я выразился, кажется, понятно?
"Король Иоанн"
Любопытный солнечный луч скользнул по створчатой черепичной крыше, нырнул в полутемную комнату, пробежал по дощатому полу и, натолкнувшись на угрожающий взгляд фиолетовых глаз, поспешно ретировался, испуганно распавшись осколками блестящих солнечных зайчиков. Смахнув за ухо длинную надоедливую прядь, постоянно лезшую в глаза, Айя откинулся на подушку и раздраженно скосил глаза на будильник. Мигающее зеленым электронное табло сообщало: восемь утра. Давно уже пора встать и проделать привычный утренний ритуал, благодаря которому жизнь – в общем-то, лишенная смысла – хотя бы в собственных глазах сохраняет налет благопристойной нормальности. Убрать постель, принять душ, привести комнату в состояние хирургической стерильности, затем одеться, пройти на кухню, выпить чашку жидкой грязи, которую Кудо называет «кофе» – а по пути столкнуться с НИМ.
Комкая простыни, Айя бессильно заскрежетал зубами, корчась, словно в огне, от разъедающей душу ненависти. Еще минута, пообещал он себе, малодушно оттягивая момент, когда наконец придется покинуть безопасную комнату и вновь целый день выносить ехидные насмешки Кудо и Цукиено, чувствуя на себе голодный внимательный взгляд.
Первую встречу с Хидакой Ран помнил хорошо: именно под ее знаком и развивались их дальнейшие отношения. Восседая на парапете высотного здания, словно готическая горгулья, огромными – на пол-лица – глазами Сибиряк рассматривал его одежду и оружие, перепачканные кровью валяющегося рядом трупа. Решив, что перед ним один из подельников Такатори, Ран попытался изрубить его в лапшу – и теперь сильно сожалел, что ему помешали. Позже, когда он наконец присоединился к Вайсс и узнал, что Хидака не имеет никакого отношения к человеку, погубившему его семью, брюнет стал для него лишь одним из многих, очередной безликой деталью в человеческом механизме, приведенном в действие, чтобы достичь поставленной цели. Вот только у Хидаки было на сей счет совсем другое мнение.
Ран не сразу понял, что происходит – да и как бы он смог? Его жизнь состояла исключительно из двух вещей: месть Такатори и забота о сестре. Еще Сакура. Возможно. Когда-нибудь. Определенно не теперь. Идеальная подруга: ее было так просто отставить в сторону и забыть… Что он и сделал: первые две страсти поглощали его без остатка.
А потом появился он. Хидака Кен, кодовая кличка «Сибиряк». Он был повсюду: его нарочитая жизнерадостность и неизбывное дружелюбие, глупые раздражающие улыбки и не менее глупые разговоры, дружеские тычки, попытки вызвать на откровенность и надоедливая забота. Он был с ним в сменах и на миссиях, на кухне, разведке, доставке. Он умудрялся просочиться в его комнату и задержаться под каким-нибудь бессмысленным предлогом, и Айя не выгонял его – исключительно, впрочем, потому, что ему было абсолютно наплевать на Хидаку – как и любого другого. Бывало, Сибиряк засиживался допоздна, долго бубня какие-то, никому кроме него не интересные футбольные байки, в то время как Ран тупо таращился в угол, медитируя под монотонный звуковой фон.
Он наконец понял, лишь когда обнаружил Хидаку в своей святая святых – палате Айи – со стаканом растворимого пойла, которое почему-то называлось шоколадом и стоило ужасно дорого. Очевидно, Хидака что-то говорил – Ран видел, как шевелятся смуглые губы, как мелькает между ровных зубов влажный язык, но не слышал ни слова. Он перевел взгляд на безжизненное тело Айи, а в голове неумолимо вертелась сказанная доктором фраза: чем дольше она спит, тем меньше шансов на пробуждение.
Потом смуглая рука Кена накрыла его ладонь, и вдруг до Рана дошло. Вспомнились случайные прикосновения и шуточные поединки, инициатором которых всегда выступал брюнет; его нарочитая неловкость и то, как запнувшись о ровно, в общем-то, лежащий коврик, он умудрялся упасть ему на колени, вспомнилось нежелание оставлять его наедине с покупательницами и совместные походы в кладовку, где так тесно, что приходится прижиматься друг к другу, вспомнился сумасшедший блеск в шоколадных глазах, многозначительное подмигиванье и ехидные улыбки Кудо… Вспомнив все это, Ран понял – и помертвевшими губами произнес:
– Коснешься меня еще раз – и я тебя убью.
Хидака понял хорошо – и то, что он сказал, и то, что нет – отпрянул, выплеснув на себя мутное коричневое варево, и выбежал из палаты, полоснув напоследок раненным взглядом влажно заблестевших глаз. С тех пор он никогда не смотрел на него по-другому – и никогда не оставлял в покое.
Вот так к двум страстям, владевшим жизнью Рана, прибавилась третья – ненависть к Кену Хидаке.
Его жизнь и здравомыслие медленно катились под откос. Глаза Хидаки следили за ним всегда – где бы ни был, что бы ни делал, куда бы он ни пошел. Они иссушали, выпивали, высасывали – словно устрицу из раковины – оставляя пустой известняковый панцирь, которым Ран закрывался от мира. Они проникали внутрь и грубо срывали защитные покровы, добираясь до глубоко запрятанного и все еще кровоточащего нутра. Они препарировали, рассекали ткани, сдирая одежду вместе с кожей. Кровь, которую перекачивало его сердце, была инфицирована этими взглядами. Он прятался в своей комнате, рыча и бросаясь на стены, приходя в неистовство от собственной трусости.
Айе казалось, что это его персональный ад – существовать в глазах Хидаки, получая перерыв только ночью, за плотно закрытой дверью – в ожидании новых мук в преддверии нового дня, но из убежища комната слишком быстро превратилась в тюрьму.
Эти глаза находили его даже во сне – конечно, если можно назвать снами мрачные кошмары, в которых два раскаленных темно-коричневых солнца, грозно пылающие на небосводе, заживо сжигают окружающий мир. И он кричал, кричал, кричал… Кричал – пока не срывал голос, а просыпаясь, беззвучно трясся под одеялом. Тяжелый липкий пот обильно покрывал тело. Ран корчился от омерзения, чувствуя, как прилипает к коже влажная простынь, и все равно кутался в нее, с опаской взирая по углам, суеверно боясь, что ОН наблюдает за ним откуда-то из темноты, словно древняя безликая сила, которой матери пугают непослушных детишек.
Ран упросил Цукиено пересмотреть график дежурств в магазине, чтобы никогда – никогда – не попадать в одну смену с НИМ. Теперь на миссиях он работал в паре с Кудо: терпеть раздолбаистые комментарии и манию величия блондина было куда как легче, чем одержимость Хидаки. Впрочем, миссии тоже стали происходить по-другому. Таких кровавых убийств город не видел уже давно. Статьи отводили им передовицу за передовицей, обвиняя власти в бездействии: неизвестный буквально издевался над трупами. Последний мертвец был особенно жалок: по несчастливой случайности у мелкого наркодельца Такэнаги Хаякавы были темные глаза и шоколадные волосы. Ран долго терзал катаной безжизненное уже тело и тихо радовался, представляя на месте Хаякавы ЕГО. Газеты кинулись ловить маньяка, настоятельно советуя гражданам не выходить по вечерам в одиночку.
Мэнкс неодобрительно качала головой, Йодзи понимающе хмыкал, но Айе было все равно – потому что Хидака продолжал смотреть. На НЕГО не действовали ни едкие слова, ни уговоры, ни смертельные взгляды. ОН был словно рок, на который нельзя повлиять, который нельзя уговорить, упросить. Айя с ужасом понял, что одержимость Сибиряка нельзя свести к обычному сексуальному влечению. Тогда он не выдержал – втащил Хидаку в кладовку и, швырнув к ближайшей стене, прошипел:
– Какого черта ты от меня хочешь?!
Шоколадные глаза были полны нежности и боли:
– Ничего. Я просто люблю тебя.
– А я тебя ненавижу, – выплюнул Ран мстительно. – Как же я тебя ненавижу!..
Паче чаянья после этих слов Хидака не испарился, не ушел, обиженно хлопнув дверью, и даже не исчез – лишь мягко ответил:
– Я знаю.
Айя словно обезумел. «Ненавижу, ненавижу, ненавижу, – ежедневно бросал он в Хидаку, мрачно радуясь каждый раз, когда ЕГО лицо искривлялось от боли, и закипая от гнева, что может выплеснуть свою злость только вербально. О да, теперь он даже не мог затеять драку – ведь это было именно то, чего так хотелось ЕМУ – иметь возможность снова коснуться Рана. Поэтому Айя терпел – терпел с трудом, стиснув зубы, в то время как гнев разъедал его изнутри, а требовательный взгляд ошкуривал снаружи.
Рану хотелось выдавить, вырвать эти проклятые глаза, чтобы остались одни только зияющие пустоты. Он представлял, как Хидака смотрит на него кровоточащими ранами, и тихо улыбался. Почему-то, увидев эту улыбку, покупательницы торопливо покидали магазин. Он уже не понимал, как долго это длится. Так было раньше – так было всегда. Казалось, так будет и впредь. Нет, вдруг понял он, с этого дня все будет по-другому. Зловещая улыбка скользнула по тонким губам. С этого дня, с сегодня – после вчера.
Миссия начиналась обычно: Мэнкс, кассета и – Персия, способный высокоморальными рассуждениями превратить в скучнейшую рутину даже массовый расстрел. Задание тоже не то чтоб из ряда вон: наркотики, контрабанда, проституция – воистину, под этим Солнцем нет ничего нового... Вайсс апатично рассматривали мишень. Даже Кудо, обычно встающий на защиту женщин, безразлично жевал сигарету, вытянув вперед длинные ноги. Мэнкс расшифровывала инструкции, на манер оперной певицы повышая голос в особо важных местах. Айя слушал вполуха, неуютно ерзая на стуле и недоумевая: то ли у него обострение, то ли Хидака сегодня ведет себя еще более невменяемо.
– В общем, – подытожила наконец Мэнкс, швырнув в них папкой с материалами, – прийти, убить, обобрать – ничего сложного. Работы-то – не сегодня-завтра его убьют свои же…
– Подождем? – предложил Кудо, прикидывая, хватит ли ему на сегодня резины или придется в срочном порядке бежать в аптеку.
– Все не так просто, – покачала она головой. – Важна не столько ликвидация, сколько данные. И вы их добудете.
Конечно. Естественно. Почему бы и нет?
Ответ на свой вопрос Ран получил гораздо позже.
До места добирались на темном неприметном фургоне, потому что на убийство не часто ездят в порше, а Йодзи скорей бы позволил оторвать себе яйца, чем тронуть драгоценный Севен. Оми остался в машине, координируя действия и прикрывая отход.
Все было легко. Проникнуть в дом, снять охрану, локализировать цель. Слишком легко, чересчур легко – обычно это не заканчивалось ничем хорошим. Не закончилось и теперь.
Ран замер перед темной дверью, глубоко вздохнув, мягко опустил пальцы на дверную ручку… и тут услышал его – тихий умоляющий голос откуда-то из-за спины:
– Не входи.
Резко повернулся, досадуя, что позволил застать себя врасплох – и столь же резко отпрянул: Хидака! Какого черта, нахмурился он непонимающе. Сибиряк должен быть вместе с Кудо, прочесывая дом в поисках людей и информации – тогда почему?.. Понимание пришло слишком поздно. Более странное, чем обычно поведение, слишком интенсивные взгляды, прямое неподчинение приказам... Значит он, наконец, не выдержал. Хн… Ну что ж, это должно было случиться. Он-то всегда знал, что Хидака ненормальный. Возможно, самый ненормальный из них. Больше чем Кудо со своим страхом спать в одиночку и заполняющий бессонные ночи избыточным сексом; больше чем Оми – с потерей памяти и украденным детством, даже больше, чем он сам – с вымороженной серединой, погибшими родителями и полумертвой сестрой. И все его дружелюбие, все улыбки, сладости, дети и уроки футбола ничего не меняли. Мир Хидаки разбился в тот миг, когда его выкинули из Джей-лиги и, объявив мертвым, убили любую надежду на возвращение. Конечно, он пытался кое-как склеить все заново – вот только неправильно сложил куски. В некотором роде, Хидака был опаснее их всех – потому что ему было уже нечего терять. Он свершил свою месть, убив Казе, и теперь его не держало – и не сдерживало ничто. Айя невольно поежился. Он боялся Кена. И все же никогда не позволял страху взять над собой верх.
– Пшел на ..! – Ран снова взялся за ручку, собираясь как можно быстрее покончить с делом, после чего полностью сосредоточиться на слетевшем с катушек Сибиряке. Быть может, я наконец смогу от него отделаться, мелькнуло в воспаленном от недосыпа и раздражения мозгу.
В огромных шоколадных глазах застыло умоляющее выражение:
– Не входи! – и чуть тише: – Я… прошу тебя!
Ран едва не сорвал дверь с петель – так спешил поступить назло. Лишь бы доказать, что Хидака ему не указ. Мне плевать на тебя, потому что ни ты, ни твои просьбы ничего для меня не значат! Ты ничто, меньше, чем ничто. Пыль под ногами. Мразь. Ублюдок. Дерьмо…
Он не успел. Тренированное тело врезалось откуда-то сбоку и опрокинуло на пол. Ран сдавленно охнул, пытаясь вцепиться в темные волосы и не позволить Хидаке войти в клинч, краем сознания отмечая, что в ближнем бою толку от катаны будет немного. Лучше бы это был вакидзаши*… Мелькнула мысль, что Хидака просто решил от него избавиться: убить – раз уж не смог заполучить. С глаз долой, из сердца вон. Как только что почти решился сам Ран.
Сибиряк отпрянул так же быстро, как и напал. Кубарем скатился с Айи, хватающего воздух широко открытым ртом, рванул на себя ручку двери – и кулем ввалился внутрь. Голова Рана тяжело гудела, очевидно, слишком сильно стукнулся о пол. Рот был полон крови, оставалось только догадываться, язык ли, губу – и когда именно он прокусил. Хлопок, еще один. Он собрал себя с пола и, стряхнув слабость, словно собака воду, вошел в комнату.
Все было кончено. Располосованный труп Кехэя Накахары лежал на столе. Кровь быстро напитывала шерсть эксклюзивного костюма и, растекаясь по столу, пачкала бумаги. Хидака стоял там же, поднеся к глазам правую руку и рассматривая ее с таким удивлением, словно никогда в жизни не видел ничего подобного. Услышав шорох, он повернулся и глупо выдохнул:
– Айя! – его голос был таким счастливым, что Ран поневоле опешил. Лицо Сибиряка светилось счастьем, индикатором которого служила широкая мальчишеская улыбка, способная выбить искры из сердца любого, кто ее заметил. Казалось, Хидака был искренне рад его видеть – словно сбросил с плеч невидимый груз, целый день клонивший к земле.
Именно тогда Ран его и ударил. Бил долго – пока не заболела рука – по чему доставал. В основном, по лицу. А ОН не сделал ни одной попытки защититься – только радостно повторял: «Айя, Айя... живой…»
Ран раздраженно оттолкнул его от себя и сплюнул на пол. Выйдя в коридор, столкнулся с Кудо и, мрачно кивнув в сторону кабинета, прошипел:
– Забери.
Никакой информации они не нашли.
Домой возвращались в напряженной тишине. Балинез и Бомбеец были слишком озабочены неудачей, чтобы спросить, почему Ран был столь озлобленным, а Кен – необычайно притихшим.
Айя сердито ворвался в дом и, не взглянув ни на кого, поднялся в спальню. Звонить Мэнкс прямо сейчас нет необходимости. Утром она придет, чтобы справиться о результатах, тогда-то они и обсудят произошедшее. Вот тут-то он и избавиться от Хидаки. Тонкие губы скривились в злорадной усмешке. Не совсем так, как хотелось бы – но на безрыбье... В любом случае, главное результат.
Мэнкс будет просто обязана прореагировать. Пока одержимость Хидаки создавала проблемы лично Рану, она не собиралась вмешиваться, однако теперь, когда Сибиряк поставил под угрозу миссию, у нее не остается другого выхода, кроме как вышвырнуть ЕГО из команды.
В душ Ран пошел в отличном расположении духа. Теплая вода колола кожу тысячью острейших иголок, заставляя напряженные мышцы ныть от удовольствия.
«Сегодня! Сегодня я, наконец, от него избавлюсь!»
Ему следовало чувствовать умиротворение, но… Опасаясь, что что-то пойдет не так, Ран умудрился взвинтить себя до такой степени, что и в штаны-то попал только с третьей попытки. Так не годится, урезонил себя он, где же твоя хваленая бесстрастность? Ледяная маска Фудзимии была одним из главных козырей в его колоде. Человек-айсберг, ледяная глыба. Не знающий страха, не подверженный эмоциям. Идеальный лидер, способный принять решение, основываясь исключительно на холодном рацио.
Он медленно спустился по лестнице и, пытаясь унять дрожь в коленях, вошел на кухню – нарочито не смотря по сторонам и как обычно не обращая внимания ни на кого, кроме себя. Другие заботили его только в том случае, если не функционировали как надо – или когда лажали. Как Хидака.
Скрипнув зубами: «Не думать, не думать сейчас! Все пройдет хорошо – и никак иначе», – плеснул в кружку уже изрядно остывший кофе, горько скривился, пригубив черную жижу, больше похожую на мутную взвесь (понятно, Кудо готовил), и, наконец, позволил себе оглядеть кухню.
Йодзи устало подпирал стену, уткнувшись носом в пепельницу, над которой вился замысловатый дымок. Оми что-то помешивал в кастрюльке, решив подменить блондина у плиты, раз уж тот и сидел-то с огромным трудом. Айя нахмурился. Интересно, как Кудо собирается справляться в магазине? Поблажек он давать не собирался: не щадя себя, глупо жалеть других.
Хидаки не было. Не было кому поедать глазами и будить спящих демонов. Ран знал, ему следовало обрадоваться: без этого назойливого присутствия он сможет обдумать предстоящий разговор с Мэнкс, изложив события таким образом, что необходимость ухода Хидаки из Вайсс не будет вызывать сомнений. Что с брюнетом будет дальше, Фудзимию не интересовало. Возможно, переведут в другую команду – Ран не испытывал иллюзий по поводу мнимой эксклюзивности Вайсс – и там он будет справляться лучше. Хидака создавал проблемы только находясь рядом с ним – возможно, если это препятствие устранить, ОН снова станет вменяем. Насколько это вообще возможно.
Ран набрал в рот кофе и попытался пропихнуть его в пищевод. Обрадоваться почему-то не получалось. Прежнее беспокойство вернулось, увеличившись вдвое. Что-то не так.
Чем больше он об этом думал, тем более странным казалось происходящее. Сибиряк не мог не понимать: после вчерашнего Ран попытается избавиться от него как можно скорее. Глупо упускать такой шанс – раз уж ОН сам дал ему в руки столь мощное оружие.
Хидаке следовало хоть как-то минимизировать ущерб – если он действительно хотел остаться в команде. Разумеется, идти к Рану самому – все равно, что лично заявить об уходе, но ОН бы мог – нет, был просто обязан – попросить остальных вмешаться в происходящее. Хотя не факт, что не просил. Возможно, они отказались, в полной мере осознавая всю безнадежность такого шага – или же согласились и теперь раздумывают, как бы половчее приступить к делу. Скорее всего последнее, судя по тому, как скривилась физиономия Кудо. Подтверждая его подозрения, Йодзи устало растер затылок и, вскинув мутные глаза, с похмелья так похожие на рыбьи, хрипло протянул:
– Айя, на счет Кена….
Кивнув сам себе – значит, все-таки последнее – Ран невозмутимо отхлебнул из кружки:
– Хм?
Это можно было расценить по-разному. При желании – как побуждение продолжать, скорей же всего, как предложение заткнуться на хрен и никогда больше не поднимать тему. Йодзи всегда был очень чуток к нюансам. Айя подозревал, что после первой сотни девиц этим умением в разной степени овладевают все – кто эту сотню через себя пропустил.
– Не знаю, что там у вас вчера произошло, но… Нам с Оми, – согласный кивок Цукиено, свидетельствующий, что тот целиком и полностью согласен с Йодзи, – это не нравится. Вы грызетесь, как кошка с собакой – а страдают другие. Мы. Дело. Невинные люди.
Айя вздернул бровь, метнув в мявшегося блондина полный ядовитой иронии взгляд. Последняя фраза прозвучала напыщенно и чрезвычайно фальшиво: словно Кудо примерял на себя личину Персии и пытался решить, подойдет – или лучше сменить имидж на более либеральный.
– Эти ваши постоянные ссоры… Проблемы, которые вы создаете… Так больше продолжаться не может.
– И не будет, – Ран со стуком опустил кружку на стол, и кофе – нехотя, словно ему было лень течь – выплеснулся на скатерть. Фудзимия недовольно поморщился: беспорядка он не любил. – Сегодня все проблемы этого плана будут решены раз и навсегда.
Йодзи, мысли которого путались в тяжелом алкогольном дурмане, порылся в остатках гламура и вытащил на свет довольную кривую усмешку. В голубых глазах Оми однако мелькнуло беспокойство: подросток не без основания подозревал, братаниями дело не кончится.
«Правильно думаешь, – ухмыльнулся Ран, чувствуя себя старым всевидящим и всезнающим змием. Гадом, поправил он себя и снова ухмыльнулся. От этой ухмылки Кудо перекосило, однако – поизучав в течение нескольких минут бесстрастное лицо Рана и несколько приободренный увиденным – блондин с энтузиазмом предложил:
– Так, может, сейчас и того?.. А то ведь Кен переживает. Не спустился к завтраку – и вообще… Даже из комнаты своей сегодня не выходил – ты должен что-нибудь…
Ну, надо же, подумал Ран, забавляясь, он действительно надеется на благоприятный исход. Ну, кто бы мог подумать? Йодзи-шлюха, Йодзи-пьяница, Йодзи-последний романтик…
– Йодзи-кун, – Оми схватил блондина за руку, пытаясь остановить и его, и надвигающуюся катастрофу.
«Только вот ничего у тебя не выйдет…»
– Приведи его, – распорядился Ран бесстрастно.
– Может, вам следует поговорить наедине? – предложил Йодзи-заботливый друг.
– Приведи его, – повторил Айя, холодно кивнув Оми.
Тот ушел и вернулся. Один.
– Где он? – Ран чувствовал, как горячим тугим комком ворочается в желудке предчувствие надвигающейся катастрофы.
– Не знаю, – Оми был на грани истерики. – Его нет в комнате, вообще нет в доме! В гараже его тоже нет, и в магазине – я проверял… Постель не смята. А на полу – вот это…
«Этим» оказалась черная хлопковая рубаха, в которой был вчера Сибиряк. Ран недовольно нахмурился: зачем он мне это показывает? Что в ней странного? В темных пятнах, заскорузлая, почти не гнется, словно наскипидаренная. Пахнущая потом и засохшей кровью. И что? В этом и состоит суть миссии: редкое убийство совершишь не запачкавшись. Правда, в таких случаях они старались избавиться от вещей как можно скорее. Все –даже Хидака. И если же ОН этого не сделал, значит…
– Он сбежал, – Ран сердито прикусил губу: как, как мог он так облажаться?! Он – изо всех людей?!... – Мэнкс – нужно звонить немедленно.
– По поводу? – помощница Персии стояла на пороге, растягивая губы в улыбке – фальшивой, как розовые елки, которые за бешеные деньги предлагают на Рождество. Короткое платье, узкий лиф, прическа, напоминающая взбесившегося дикобраза…
– Хидака. Он пропал, – бросил Ран коротко, с трудом подавляя желание рвать на себе волосы. – Вчерашняя миссия…
– С Кеном все в порядке, – оборвала она его. – Разумеется, – ехидная улыбка на слишком ярких губах, – если это о его благополучии ты так печешься...
– То есть? – игнорируя вето на курение в доме, Йодзи потянулся за сигаретой.
Мэнкс с интересом изучала собственные ногти.
– Возникли некие хм… обстоятельства… вследствие которых Хидаку-куна решено перебросить на другой проект. Жить он, разумеется, будет там же…
– Надолго? – Кудо задумчиво пощелкал зажигалкой и глубоко затянулся. Происходящее ему не нравилось.
– Не знаю, пока трудно сказать. Все будет зависеть от результатов.
– Вчерашняя миссия, – ввернул было Айя.
– Вы ничего не нашли, – кивнула она. – Но ты не волнуйся, – принимая во внимание присущую Абиссинцу бесстрастность, реплика прозвучала как тонкое оскорбление. – Уверена, Вайсс не могли сделать больше…
– Почему вы забрали его ночью? – Оми вызывающе оперся о стол, голубые глаза подозрительно сузились. – И почему мы ничего не слышали? Что это за обстоятельства, которые возникли так внезапно?! Где Кен – что с ним?!
– Вас это не касается.
– Черта с два не касается, ты, крашенная кукла! – прорычал Йодзи, швырнув сигарету в сторону и совершенно не заботясь, куда упадет пылающий окурок. – Кен наш товарищ, скажи ей, Айя!
– Да, скажи мне, Айя-кун, – судя по насмешливому тону Мэнкс, происходящее ее ужасно забавляло. Айя молча наклонился и, подняв с пола все еще тлеющую сигарету, растер в пепельнице.
– Хорошо, тогда коллега, – пошел на попятный Кудо, бросив на Айю обиженный взгляд.
– Уже нет, – отрезала она спокойно. – Сейчас он работает с другой командой.
– Но…
– Не стоит так переживать, - Мэнкс успокаивающе похлопала Оми по спине. – Кен-кун общительный, он быстро приживется. Немного неловкий – но за ним присмотрят. В конце концов, лидер команды лично просил за него. Очень, знаешь ли, заинтересован в кандидатуре.
Айя чувствовал себя обворованным.
Триумф Цезаря не состоялся.
Народ собрался, трибуны заполнили, хлеб раздали – а звери заболели. Так что, господа гладиаторы, обслуживайте себя сами, справляйтесь, как хотите.
Радуйся, черт тебя подери, радуйся! Ты ведь избавился от него – чего тебе еще надо?! Все кончено, слышишь, кретин, кончено! Тебе повезло – дико, чертовски, невероятно! Ты ведь так этого хотел, правда? Ведь правда?!
Больше тебе не придется видеть эту кислую физиономию с невменяемым выражением в темных глазах, опасаться, что ОН сделает что-то, чего ты так боишься, но до сих пор не отваживаешься признаться себе, что же это такое…
Можно вообще сделать вид, что его не было. Никогда в твоей жизни не было Кена Хидаки. Не только в твоей – его вообще не было. Не существовало. Никогда.
Ран тупо уставился на стол, на кофе, заливший клетчатую скатерть, на сигаретный пепел, плавающий в пролитой луже. И, наконец, улыбнулся – радостно, широко, от души.
Да, он, наконец, получил, что хотел. Все хорошо, все правильно. Все так, как и должно быть. И – рано или поздно – так будет не только в отношении Хидаки.
Чистая незамутненная радость оттого, что ОН, наконец, исчез, пропал, сгинул – вот он есть, а вот его нет – словно ядрышко при игре в наперстки с ловким карманником, затопила сознание. Айя зачем-то сжал кулак, затем разжал и посмотрел на пустую ладонь.
Похоже, день будет просто отличным. Не день, поправил он себя, – дни. Отныне и навсегда.
Наученный горьким опытом солнечный зайчик осторожно выглянул из-за занавески и, замерев на мгновенье на красноволосом юноше, нежно гладившем тонкие исхудавшие пальцы, поспешно юркнул назад.
«Он исчез, Айя, исчез, ты представляешь?! Я проснулся, а его нет. Это просто какое-то чудо – помнишь, как те, про которые мы так любили читать в твоей волшебной книжке со сказками?
Конечно, на самом деле все началось еще вчера. Он, наконец-то спятил! Я говорил им, что он опасен и бесполезен, и что рано или поздно произойдет то, что произошло, что он напортачит, но они мне не верили. И вот вчера он, наконец, слетел с катушек. Вмешался в миссию, нес какую-то чушь, пытался защитить мишень…
А я его избил. Ты ведь знаешь, я так долго ждал хоть малейшего, хоть крошечного шанса – и вот, наконец, свершилось. Не знаю, почему я его не убил – следовало, наверное… Он сидел там с этой идиотской ухмылкой, словно последний кретин, и мне почему-то вспомнился твой глупый щенок. Ну, тот, помнишь… От него еще не было никакой пользы, и он не мог запомнить ничего из того, что ты ему говорила – ты потом еще так плакала, когда он попал под машину.
В общем, я его не убил, а сегодня он пропал. Забрали в другую команду. Она так говорит, по крайней мере. Сначала я пожалел, что он ушел, а я так ничего и не сделал. Мне так хотелось напомнить Мэнкс ее слова – что он справляется, и рассмеяться прямо в лицо, но я спустил все на тормозах, как только узнал, что ЕГО не будет в моей жизни в обозримом будущем.
А, может, даже никогда. Я так на это надеюсь. Лишь немногим меньше, чем на твое пробуждение. Думаю, теперь ты проснешься очень скоро. Не смотря на то, что они говорят. Я верю. Чудеса всегда случаются, когда в них веришь, хотя и происходят, когда меньше всего этого ожидаешь. А случаются они точно. Я имею в виду, ОН ведь исчез, правда? Значит, нужно только верить…»
Мысленно мурлыкая что-то веселое, Ран ловко подрезал засохшие листья азалий и улыбнулся от избытка чувств школьнице, толкавшейся у стенда с полевыми цветами. Та отпрянула, словно чумная, и он едва подавил желание закатить глаза в типично кудовской манере. Да, он улыбается, это что, так необычно? А если даже да – ему-то какое дело? А, к черту – его настроение все равно будет отличным, не смотря на эту слабонервную идиотку. Потому что сейчас он наклоняется над конторкой, и никто – никто! – не смотрит, как натягиваются его джинсы, потому что он может спокойно зайти в кладовую, не боясь, что его опрокинут на мешки с торфом, потому что... Айя хмыкнул, просто потому, что.
– Оми-кун, а Кен разве не сегодня работает?
При звуке ненавистного имени Айя нервно шарахнулся и впечатался головой в витрину. Стекло издевательски загудело. Какого черта? Он гневно уставился на девицу в традиционной школьной матроске, слишком, впрочем, тесно подогнанной по фигуре. Может, она перепутала, и ей нужен Кудо?
– Боюсь, что нет, Мидори-чан, – Оми неодобрительно покосился в его сторону. До Рана вдруг дошло, что он продолжает пялиться на девицу, подняв садовые ножницы в классической мечной стойке.
– Но… как же так… – судя по дрожащим губам, ее это огорчило.
«Дура!» – едва не заорал Ран.
Цукиено сочувственно пожал плечами.
– А… когда он будет?
«Да кому он нужен!..»
– По правде говоря, я не знаю, – Оми тяжело вздохнул и расстроено потер переносицу. – Кен… он сейчас в командировке… Мы рассматриваем возможность расширения бизнеса путем открытия филиалов в других городах…
Хорошее объяснение, отметил Ран про себя, главное – правдоподобное. Только… Почему не сказать, что Кен уволился, а еще лучше – умер? Что его сбила машина – ужасный, трагический случай – а в доказательство предъявить залитую кровью рубаху наверху. Айя задумался, пытаясь сообразить, можно ли будет заработать на этой ветоши, если порезать ее на полоски и продавать их поштучно этим любительницам орошать слезами.
– Надеюсь, он скоро вернется.
«Надеюсь, что нет…»
Несколько раз в течение дня Ран ловил себя на том, что улыбается. Вероятно, с непривычки получалось не очень – иначе с какой стати Цукиено беспокоиться и предлагать ему лекарство от желудочных резей?
Впервые за долгое время Айя был счастлив. Почему-то казалось, что мистическое исчезновение Хидаки положит начало светлой полосе, и что отныне все дела пойдут на лад. Быть по-другому просто не могло.
Вечером он допоздна засиделся на кухне, где Оми в срочном порядке переделывал график, распихивая дни и сдвигая дежурства. Не потому, что было нечем заняться или так уж приятно общество Цукиено, сердито зыркающего исподлобья – слишком уж в хороших отношениях тот был с Хидакой – а просто потому, что больше не нужно было отсиживаться в комнате. Просто потому, что теперь он мог.
Из кухни все-таки пришлось уйти. Не выдержав прессинга, Оми с упреком попросил:
– Айя-кун, прекрати!
– Хн? – Ран с недоумением уставился на подростка, пытаясь сообразить, что именно ему следует прекратить. Может, дышать – раз уж он вообще ничего не делал?
– Пожалуйста, – маленький блондин возмущенно скрестил руки на груди. – Это даже хуже, чем когда пьяный Йо-тан пытается стащить с меня шорты, называя «Дорогая…».
Цукиено перекосило.
– Что я такого сделал?!
– Не сделал, а делаешь. Целый день – что-то ужасное со своим лицом. Не знаю, что это такое, но, пожалуйста, немедленно прекрати.
Улыбка, понял Ран кисло, он говорит о моей улыбке. Скривившись, он сгреб уже порядком остывший чай и, не говоря ни слова, пошел в свою комнату.
Открыв дверь, застыл на пороге, с интересом разглядывая длинные прямоугольники лунного света, лениво лежащие на полу. Его комната… поменялась? Не иначе как из-за Хидаки, усмехнулся Ран криво, с ЕГО уходом изменилось все. И в лучшую сторону.
Ночной ветерок гонял по комнате вкусный прохладный воздух, который, вперемешку с лунным светом, насыщал ее тишиной, покоем и умиротворением.
Теперь это была уже не тюрьма – но маленький гармоничный мирок, уютный и безопасный, в котором он мог бы жить – возможно, даже попытаться получить удовольствие от этой жизни. А если все же не получится…
Ран философски пожал плечами: он вовсе не собирался сидеть здесь вечно. О, нет, только не теперь…
Раздевшись и разбросав одежду по комнате, направился в душ, в глубине души недоумевая, какого черта он это делает. Беспорядок нарушал его же собственные правила, но, опьяненный уходом Хидаки, Ран ударился в него, словно в дебош. Ничего, один раз можно…
Долго тер мочалкой уставшее тело, недоумевая, чем Цукиено так не понравилась его улыбка. Придя к выводу, что нет ничего, чего бы не исправить практикой, решил, что завтра он потренируется на Кудо…
Швырнув мокрое полотенце в корзину для грязного белья, вернулся в спальню, в первый раз в жизни решив поспать нагишом. Щелкнул выключателем и быстро нырнул под одеяло. Никаких кошмаров, никаких страшных снов, никакого Хидаки. Наконец-то…
Ран проснулся от собственного крика, мелко дрожа под скользкой пленкой холодного пота. Отбросил со лба спутанные мокрые волосы и скрюченными пальцами вцепился в одеяло. Ему приснился Сибиряк.
Это было ужасно – самый страшный кошмар за последнее время. ОН вошел в комнату и, ухмыляясь своей глупой улыбкой, уставился на Айю:
– Не ждал?
Ран одеревенел. Он видел, как медленно, по-кошачьи, приближается Хидака, как жадно блуждают по обнаженному (и как ему только в голову пришло спать нагишом?!) телу ненасытные карие глаза, видел – и не мог пошевелиться. ОН протянул большую загорелую руку и осторожно провел большим пальцем по бледной щеке:
– Мм… Айя….
Хидака наклонился, а затем, как это бывает только в кошмарах, слился с ним воедино в жутком подобии сиамских близнецов, у которых одно тело, но две души.
– Теперь я всегда буду рядом, – прошептал ОН нежно. – Мы всегда будем вместе – и никогда не расстанемся. Никогда. Никогда. Никогда…
«Это сон, просто сон, просто сон», – обхватив колени, Ран раскачивался из стороны в сторону, словно испорченный маятник. Впервые за долгое время он чувствовал себя слабым, больным и беспомощным. Возможно, следовало попытаться уснуть еще раз, но – как бы сильно ему не хотелось спать – Ран просто не смог заставить себя закрыть глаза. Остаток ночи он провел, из последних сил таращась в темноту из-под опухших воспаленных век.
Тело настойчиво требовало отдыха, но Айя отказывал: все, что угодно, любые жертвы, любые муки – лишь бы никогда не видеть ЕГО снова.
Рану было интересно: если его комната так сильно поменялась, возможно ли, что сам Koneko тоже стал другим? И, если да, то каким?
Он кинулся исследовать дом с прилежностью ребенка, который, напуганный страшными историями полуспятившей няньки, вдруг обнаруживает, что чердак на самом деле – удивительное место, наполненное не всякой живучей дрянью, способной в любую минуту схватить за ногу и утащить под кровать, но массой разнообразных вещей, старых, покрытых пылью – и невероятно интересных. Изыскания проводил от чердака до подвала, заглядывая в каждый угол, в каждую комнату – кроме той, где когда-то жил ОН – рассматривая трещинки, трогая вещи, изучая, знакомясь – заново обживая дом, в котором находился уже свыше года.
С уходом Хидаки не изменилось ничего. И в то же время с ЕГО уходом изменилось все. И Рану хотелось уточнить, что же именно теперь было не так – не обязательно плохо, просто по-другому. Потому-то и ходил по дому, словно неупокоившийся призрак, нуждавшийся в хорошем экзорцизме, – нервируя Оми и доводя пребывавшего навеселе Йодзи до истерических колик.
Теперь он часто засыпал в гостиной. Стоявший там диванчик был коротким и колючим; спать на нем было практически невозможно: наутро болела спина и страшно чесалось тело. И все же, именно там Айя по большей части и проводил вечера – свернувшись в клубок и запутавшись ногами в тонком пледе из клетчатой шерсти. Потому что теперь можно было не прятаться и не опасаться, что пока ТЫ спишь, ОН проскользнет в комнату и сотворит что-либо противоестественное; можно было расслабиться и смотреть в потолок, не злиться и не сходить с ума, но улыбаться тонкой бледной улыбкой, которую из-за решительных протестов Кудо пришлось отрабатывать на зеркале.
Упиваясь свободой, Ран свыше недели умудрился прожить в карамельном дурмане – пока вдруг, подняв голову, не оказался один на один с безлюдным магазином и Кудо, который, распространяя вокруг тяжелые алкогольные пары, умудрялся спать с открытыми глазами. С Кудо, который, вдруг осенило Айю, теперь практически не показывался дома; о котором он не знал почти ничего, и до которого ему не было дела – пока блондин делал работу, за которую им так хорошо платили Критикер.
В душе Рана едва заметно шевельнулось сочувствие. Элементарное человеческое сострадание – впрочем, раньше он не испытывал и такого. Казалось, уход Хидаки извлек его из плотного эмоционального кокона, в который Айя заполз, когда разрушился его мир. Вот только вместе с радостью и нетерпеливым ожиданием счастья ОН умудрился выпустить массу других – как Ран цинично полагал – ненужных ощущений, от которых следовало поскорее избавиться. К сожалению, Айя понятия не имел, как это сделать. Вот и приходилось мириться с неизбежным, заново учась жить с чувствами, на которые он больше не считал себя способным.
Страдающий от зверского похмелья, Кудо выглядел под стать самочувствию. Красивое лицо было усталым и изможденным, приобретя тот особый прозрачно-восковой оттенок, которым иконописцы любят наделять святых. Глаза, обведенные темными кругами, покраснели и ввалились, дыхательный паттерн был рваным и поверхностным. Общее впечатление, возникающее при взгляде на Йодзи, было удручающим и вызывало единственное желание: облегчить мучения страдальца, добив его как можно быстрее.
Йодзи, Йодзи Кудо. Балинез. Его коллега. Можно даже сказать, член семьи – в некотором смысле. Задумавшись – в отношении блондина выражение «член семьи» могло считаться буквальным – Ран равнодушно пожал плечами:
– Кудо.
К чести Йодзи следует заметить, спал он чутко – как и полагается настоящему ловеласу, готовому в любую минуту схватить одежду и сигануть в шкаф. С трудом продрав мутные от усталости глаза, он смерил Рана недоумевающим взглядом:
– Чего?
– Ты выглядишь, словно кусок засохшего дерьма. Пойди приляг. Я справлюсь сам, покупателей сегодня немного.
– Сегодня? – ядовито переспросил Балинез. – Да ты просто чертовски наблюдателен! Специфика профессии или, быть может, личные заслуги?
Айя поморщился. Теперь желание добить Кудо не имело никакого отношения к гуманизму.
Изгнав Йодзи из торгового зала – редкому покупателю понравится созерцать физиономию, способную довести до заикания особо впечатлительных детей – Ран скинул его на попечение безотказного Цукиено. Или следует называть подростка Оми? Еще одна часть маленького гребаного мирка, к которому нужно приспособиться заново.
Мой друг, послушай, что тебе скажу я:
Он, как змея, мне преграждает путь.
Куда я ни ступлю – повсюду он.
Я выразился, кажется, понятно?
"Король Иоанн"
Любопытный солнечный луч скользнул по створчатой черепичной крыше, нырнул в полутемную комнату, пробежал по дощатому полу и, натолкнувшись на угрожающий взгляд фиолетовых глаз, поспешно ретировался, испуганно распавшись осколками блестящих солнечных зайчиков. Смахнув за ухо длинную надоедливую прядь, постоянно лезшую в глаза, Айя откинулся на подушку и раздраженно скосил глаза на будильник. Мигающее зеленым электронное табло сообщало: восемь утра. Давно уже пора встать и проделать привычный утренний ритуал, благодаря которому жизнь – в общем-то, лишенная смысла – хотя бы в собственных глазах сохраняет налет благопристойной нормальности. Убрать постель, принять душ, привести комнату в состояние хирургической стерильности, затем одеться, пройти на кухню, выпить чашку жидкой грязи, которую Кудо называет «кофе» – а по пути столкнуться с НИМ.
Комкая простыни, Айя бессильно заскрежетал зубами, корчась, словно в огне, от разъедающей душу ненависти. Еще минута, пообещал он себе, малодушно оттягивая момент, когда наконец придется покинуть безопасную комнату и вновь целый день выносить ехидные насмешки Кудо и Цукиено, чувствуя на себе голодный внимательный взгляд.
Первую встречу с Хидакой Ран помнил хорошо: именно под ее знаком и развивались их дальнейшие отношения. Восседая на парапете высотного здания, словно готическая горгулья, огромными – на пол-лица – глазами Сибиряк рассматривал его одежду и оружие, перепачканные кровью валяющегося рядом трупа. Решив, что перед ним один из подельников Такатори, Ран попытался изрубить его в лапшу – и теперь сильно сожалел, что ему помешали. Позже, когда он наконец присоединился к Вайсс и узнал, что Хидака не имеет никакого отношения к человеку, погубившему его семью, брюнет стал для него лишь одним из многих, очередной безликой деталью в человеческом механизме, приведенном в действие, чтобы достичь поставленной цели. Вот только у Хидаки было на сей счет совсем другое мнение.
Ран не сразу понял, что происходит – да и как бы он смог? Его жизнь состояла исключительно из двух вещей: месть Такатори и забота о сестре. Еще Сакура. Возможно. Когда-нибудь. Определенно не теперь. Идеальная подруга: ее было так просто отставить в сторону и забыть… Что он и сделал: первые две страсти поглощали его без остатка.
А потом появился он. Хидака Кен, кодовая кличка «Сибиряк». Он был повсюду: его нарочитая жизнерадостность и неизбывное дружелюбие, глупые раздражающие улыбки и не менее глупые разговоры, дружеские тычки, попытки вызвать на откровенность и надоедливая забота. Он был с ним в сменах и на миссиях, на кухне, разведке, доставке. Он умудрялся просочиться в его комнату и задержаться под каким-нибудь бессмысленным предлогом, и Айя не выгонял его – исключительно, впрочем, потому, что ему было абсолютно наплевать на Хидаку – как и любого другого. Бывало, Сибиряк засиживался допоздна, долго бубня какие-то, никому кроме него не интересные футбольные байки, в то время как Ран тупо таращился в угол, медитируя под монотонный звуковой фон.
Он наконец понял, лишь когда обнаружил Хидаку в своей святая святых – палате Айи – со стаканом растворимого пойла, которое почему-то называлось шоколадом и стоило ужасно дорого. Очевидно, Хидака что-то говорил – Ран видел, как шевелятся смуглые губы, как мелькает между ровных зубов влажный язык, но не слышал ни слова. Он перевел взгляд на безжизненное тело Айи, а в голове неумолимо вертелась сказанная доктором фраза: чем дольше она спит, тем меньше шансов на пробуждение.
Потом смуглая рука Кена накрыла его ладонь, и вдруг до Рана дошло. Вспомнились случайные прикосновения и шуточные поединки, инициатором которых всегда выступал брюнет; его нарочитая неловкость и то, как запнувшись о ровно, в общем-то, лежащий коврик, он умудрялся упасть ему на колени, вспомнилось нежелание оставлять его наедине с покупательницами и совместные походы в кладовку, где так тесно, что приходится прижиматься друг к другу, вспомнился сумасшедший блеск в шоколадных глазах, многозначительное подмигиванье и ехидные улыбки Кудо… Вспомнив все это, Ран понял – и помертвевшими губами произнес:
– Коснешься меня еще раз – и я тебя убью.
Хидака понял хорошо – и то, что он сказал, и то, что нет – отпрянул, выплеснув на себя мутное коричневое варево, и выбежал из палаты, полоснув напоследок раненным взглядом влажно заблестевших глаз. С тех пор он никогда не смотрел на него по-другому – и никогда не оставлял в покое.
Вот так к двум страстям, владевшим жизнью Рана, прибавилась третья – ненависть к Кену Хидаке.
Его жизнь и здравомыслие медленно катились под откос. Глаза Хидаки следили за ним всегда – где бы ни был, что бы ни делал, куда бы он ни пошел. Они иссушали, выпивали, высасывали – словно устрицу из раковины – оставляя пустой известняковый панцирь, которым Ран закрывался от мира. Они проникали внутрь и грубо срывали защитные покровы, добираясь до глубоко запрятанного и все еще кровоточащего нутра. Они препарировали, рассекали ткани, сдирая одежду вместе с кожей. Кровь, которую перекачивало его сердце, была инфицирована этими взглядами. Он прятался в своей комнате, рыча и бросаясь на стены, приходя в неистовство от собственной трусости.
Айе казалось, что это его персональный ад – существовать в глазах Хидаки, получая перерыв только ночью, за плотно закрытой дверью – в ожидании новых мук в преддверии нового дня, но из убежища комната слишком быстро превратилась в тюрьму.
Эти глаза находили его даже во сне – конечно, если можно назвать снами мрачные кошмары, в которых два раскаленных темно-коричневых солнца, грозно пылающие на небосводе, заживо сжигают окружающий мир. И он кричал, кричал, кричал… Кричал – пока не срывал голос, а просыпаясь, беззвучно трясся под одеялом. Тяжелый липкий пот обильно покрывал тело. Ран корчился от омерзения, чувствуя, как прилипает к коже влажная простынь, и все равно кутался в нее, с опаской взирая по углам, суеверно боясь, что ОН наблюдает за ним откуда-то из темноты, словно древняя безликая сила, которой матери пугают непослушных детишек.
Ран упросил Цукиено пересмотреть график дежурств в магазине, чтобы никогда – никогда – не попадать в одну смену с НИМ. Теперь на миссиях он работал в паре с Кудо: терпеть раздолбаистые комментарии и манию величия блондина было куда как легче, чем одержимость Хидаки. Впрочем, миссии тоже стали происходить по-другому. Таких кровавых убийств город не видел уже давно. Статьи отводили им передовицу за передовицей, обвиняя власти в бездействии: неизвестный буквально издевался над трупами. Последний мертвец был особенно жалок: по несчастливой случайности у мелкого наркодельца Такэнаги Хаякавы были темные глаза и шоколадные волосы. Ран долго терзал катаной безжизненное уже тело и тихо радовался, представляя на месте Хаякавы ЕГО. Газеты кинулись ловить маньяка, настоятельно советуя гражданам не выходить по вечерам в одиночку.
Мэнкс неодобрительно качала головой, Йодзи понимающе хмыкал, но Айе было все равно – потому что Хидака продолжал смотреть. На НЕГО не действовали ни едкие слова, ни уговоры, ни смертельные взгляды. ОН был словно рок, на который нельзя повлиять, который нельзя уговорить, упросить. Айя с ужасом понял, что одержимость Сибиряка нельзя свести к обычному сексуальному влечению. Тогда он не выдержал – втащил Хидаку в кладовку и, швырнув к ближайшей стене, прошипел:
– Какого черта ты от меня хочешь?!
Шоколадные глаза были полны нежности и боли:
– Ничего. Я просто люблю тебя.
– А я тебя ненавижу, – выплюнул Ран мстительно. – Как же я тебя ненавижу!..
Паче чаянья после этих слов Хидака не испарился, не ушел, обиженно хлопнув дверью, и даже не исчез – лишь мягко ответил:
– Я знаю.
Айя словно обезумел. «Ненавижу, ненавижу, ненавижу, – ежедневно бросал он в Хидаку, мрачно радуясь каждый раз, когда ЕГО лицо искривлялось от боли, и закипая от гнева, что может выплеснуть свою злость только вербально. О да, теперь он даже не мог затеять драку – ведь это было именно то, чего так хотелось ЕМУ – иметь возможность снова коснуться Рана. Поэтому Айя терпел – терпел с трудом, стиснув зубы, в то время как гнев разъедал его изнутри, а требовательный взгляд ошкуривал снаружи.
Рану хотелось выдавить, вырвать эти проклятые глаза, чтобы остались одни только зияющие пустоты. Он представлял, как Хидака смотрит на него кровоточащими ранами, и тихо улыбался. Почему-то, увидев эту улыбку, покупательницы торопливо покидали магазин. Он уже не понимал, как долго это длится. Так было раньше – так было всегда. Казалось, так будет и впредь. Нет, вдруг понял он, с этого дня все будет по-другому. Зловещая улыбка скользнула по тонким губам. С этого дня, с сегодня – после вчера.
Миссия начиналась обычно: Мэнкс, кассета и – Персия, способный высокоморальными рассуждениями превратить в скучнейшую рутину даже массовый расстрел. Задание тоже не то чтоб из ряда вон: наркотики, контрабанда, проституция – воистину, под этим Солнцем нет ничего нового... Вайсс апатично рассматривали мишень. Даже Кудо, обычно встающий на защиту женщин, безразлично жевал сигарету, вытянув вперед длинные ноги. Мэнкс расшифровывала инструкции, на манер оперной певицы повышая голос в особо важных местах. Айя слушал вполуха, неуютно ерзая на стуле и недоумевая: то ли у него обострение, то ли Хидака сегодня ведет себя еще более невменяемо.
– В общем, – подытожила наконец Мэнкс, швырнув в них папкой с материалами, – прийти, убить, обобрать – ничего сложного. Работы-то – не сегодня-завтра его убьют свои же…
– Подождем? – предложил Кудо, прикидывая, хватит ли ему на сегодня резины или придется в срочном порядке бежать в аптеку.
– Все не так просто, – покачала она головой. – Важна не столько ликвидация, сколько данные. И вы их добудете.
Конечно. Естественно. Почему бы и нет?
Ответ на свой вопрос Ран получил гораздо позже.
До места добирались на темном неприметном фургоне, потому что на убийство не часто ездят в порше, а Йодзи скорей бы позволил оторвать себе яйца, чем тронуть драгоценный Севен. Оми остался в машине, координируя действия и прикрывая отход.
Все было легко. Проникнуть в дом, снять охрану, локализировать цель. Слишком легко, чересчур легко – обычно это не заканчивалось ничем хорошим. Не закончилось и теперь.
Ран замер перед темной дверью, глубоко вздохнув, мягко опустил пальцы на дверную ручку… и тут услышал его – тихий умоляющий голос откуда-то из-за спины:
– Не входи.
Резко повернулся, досадуя, что позволил застать себя врасплох – и столь же резко отпрянул: Хидака! Какого черта, нахмурился он непонимающе. Сибиряк должен быть вместе с Кудо, прочесывая дом в поисках людей и информации – тогда почему?.. Понимание пришло слишком поздно. Более странное, чем обычно поведение, слишком интенсивные взгляды, прямое неподчинение приказам... Значит он, наконец, не выдержал. Хн… Ну что ж, это должно было случиться. Он-то всегда знал, что Хидака ненормальный. Возможно, самый ненормальный из них. Больше чем Кудо со своим страхом спать в одиночку и заполняющий бессонные ночи избыточным сексом; больше чем Оми – с потерей памяти и украденным детством, даже больше, чем он сам – с вымороженной серединой, погибшими родителями и полумертвой сестрой. И все его дружелюбие, все улыбки, сладости, дети и уроки футбола ничего не меняли. Мир Хидаки разбился в тот миг, когда его выкинули из Джей-лиги и, объявив мертвым, убили любую надежду на возвращение. Конечно, он пытался кое-как склеить все заново – вот только неправильно сложил куски. В некотором роде, Хидака был опаснее их всех – потому что ему было уже нечего терять. Он свершил свою месть, убив Казе, и теперь его не держало – и не сдерживало ничто. Айя невольно поежился. Он боялся Кена. И все же никогда не позволял страху взять над собой верх.
– Пшел на ..! – Ран снова взялся за ручку, собираясь как можно быстрее покончить с делом, после чего полностью сосредоточиться на слетевшем с катушек Сибиряке. Быть может, я наконец смогу от него отделаться, мелькнуло в воспаленном от недосыпа и раздражения мозгу.
В огромных шоколадных глазах застыло умоляющее выражение:
– Не входи! – и чуть тише: – Я… прошу тебя!
Ран едва не сорвал дверь с петель – так спешил поступить назло. Лишь бы доказать, что Хидака ему не указ. Мне плевать на тебя, потому что ни ты, ни твои просьбы ничего для меня не значат! Ты ничто, меньше, чем ничто. Пыль под ногами. Мразь. Ублюдок. Дерьмо…
Он не успел. Тренированное тело врезалось откуда-то сбоку и опрокинуло на пол. Ран сдавленно охнул, пытаясь вцепиться в темные волосы и не позволить Хидаке войти в клинч, краем сознания отмечая, что в ближнем бою толку от катаны будет немного. Лучше бы это был вакидзаши*… Мелькнула мысль, что Хидака просто решил от него избавиться: убить – раз уж не смог заполучить. С глаз долой, из сердца вон. Как только что почти решился сам Ран.
Сибиряк отпрянул так же быстро, как и напал. Кубарем скатился с Айи, хватающего воздух широко открытым ртом, рванул на себя ручку двери – и кулем ввалился внутрь. Голова Рана тяжело гудела, очевидно, слишком сильно стукнулся о пол. Рот был полон крови, оставалось только догадываться, язык ли, губу – и когда именно он прокусил. Хлопок, еще один. Он собрал себя с пола и, стряхнув слабость, словно собака воду, вошел в комнату.
Все было кончено. Располосованный труп Кехэя Накахары лежал на столе. Кровь быстро напитывала шерсть эксклюзивного костюма и, растекаясь по столу, пачкала бумаги. Хидака стоял там же, поднеся к глазам правую руку и рассматривая ее с таким удивлением, словно никогда в жизни не видел ничего подобного. Услышав шорох, он повернулся и глупо выдохнул:
– Айя! – его голос был таким счастливым, что Ран поневоле опешил. Лицо Сибиряка светилось счастьем, индикатором которого служила широкая мальчишеская улыбка, способная выбить искры из сердца любого, кто ее заметил. Казалось, Хидака был искренне рад его видеть – словно сбросил с плеч невидимый груз, целый день клонивший к земле.
Именно тогда Ран его и ударил. Бил долго – пока не заболела рука – по чему доставал. В основном, по лицу. А ОН не сделал ни одной попытки защититься – только радостно повторял: «Айя, Айя... живой…»
Ран раздраженно оттолкнул его от себя и сплюнул на пол. Выйдя в коридор, столкнулся с Кудо и, мрачно кивнув в сторону кабинета, прошипел:
– Забери.
Никакой информации они не нашли.
Домой возвращались в напряженной тишине. Балинез и Бомбеец были слишком озабочены неудачей, чтобы спросить, почему Ран был столь озлобленным, а Кен – необычайно притихшим.
Айя сердито ворвался в дом и, не взглянув ни на кого, поднялся в спальню. Звонить Мэнкс прямо сейчас нет необходимости. Утром она придет, чтобы справиться о результатах, тогда-то они и обсудят произошедшее. Вот тут-то он и избавиться от Хидаки. Тонкие губы скривились в злорадной усмешке. Не совсем так, как хотелось бы – но на безрыбье... В любом случае, главное результат.
Мэнкс будет просто обязана прореагировать. Пока одержимость Хидаки создавала проблемы лично Рану, она не собиралась вмешиваться, однако теперь, когда Сибиряк поставил под угрозу миссию, у нее не остается другого выхода, кроме как вышвырнуть ЕГО из команды.
В душ Ран пошел в отличном расположении духа. Теплая вода колола кожу тысячью острейших иголок, заставляя напряженные мышцы ныть от удовольствия.
«Сегодня! Сегодня я, наконец, от него избавлюсь!»
Ему следовало чувствовать умиротворение, но… Опасаясь, что что-то пойдет не так, Ран умудрился взвинтить себя до такой степени, что и в штаны-то попал только с третьей попытки. Так не годится, урезонил себя он, где же твоя хваленая бесстрастность? Ледяная маска Фудзимии была одним из главных козырей в его колоде. Человек-айсберг, ледяная глыба. Не знающий страха, не подверженный эмоциям. Идеальный лидер, способный принять решение, основываясь исключительно на холодном рацио.
Он медленно спустился по лестнице и, пытаясь унять дрожь в коленях, вошел на кухню – нарочито не смотря по сторонам и как обычно не обращая внимания ни на кого, кроме себя. Другие заботили его только в том случае, если не функционировали как надо – или когда лажали. Как Хидака.
Скрипнув зубами: «Не думать, не думать сейчас! Все пройдет хорошо – и никак иначе», – плеснул в кружку уже изрядно остывший кофе, горько скривился, пригубив черную жижу, больше похожую на мутную взвесь (понятно, Кудо готовил), и, наконец, позволил себе оглядеть кухню.
Йодзи устало подпирал стену, уткнувшись носом в пепельницу, над которой вился замысловатый дымок. Оми что-то помешивал в кастрюльке, решив подменить блондина у плиты, раз уж тот и сидел-то с огромным трудом. Айя нахмурился. Интересно, как Кудо собирается справляться в магазине? Поблажек он давать не собирался: не щадя себя, глупо жалеть других.
Хидаки не было. Не было кому поедать глазами и будить спящих демонов. Ран знал, ему следовало обрадоваться: без этого назойливого присутствия он сможет обдумать предстоящий разговор с Мэнкс, изложив события таким образом, что необходимость ухода Хидаки из Вайсс не будет вызывать сомнений. Что с брюнетом будет дальше, Фудзимию не интересовало. Возможно, переведут в другую команду – Ран не испытывал иллюзий по поводу мнимой эксклюзивности Вайсс – и там он будет справляться лучше. Хидака создавал проблемы только находясь рядом с ним – возможно, если это препятствие устранить, ОН снова станет вменяем. Насколько это вообще возможно.
Ран набрал в рот кофе и попытался пропихнуть его в пищевод. Обрадоваться почему-то не получалось. Прежнее беспокойство вернулось, увеличившись вдвое. Что-то не так.
Чем больше он об этом думал, тем более странным казалось происходящее. Сибиряк не мог не понимать: после вчерашнего Ран попытается избавиться от него как можно скорее. Глупо упускать такой шанс – раз уж ОН сам дал ему в руки столь мощное оружие.
Хидаке следовало хоть как-то минимизировать ущерб – если он действительно хотел остаться в команде. Разумеется, идти к Рану самому – все равно, что лично заявить об уходе, но ОН бы мог – нет, был просто обязан – попросить остальных вмешаться в происходящее. Хотя не факт, что не просил. Возможно, они отказались, в полной мере осознавая всю безнадежность такого шага – или же согласились и теперь раздумывают, как бы половчее приступить к делу. Скорее всего последнее, судя по тому, как скривилась физиономия Кудо. Подтверждая его подозрения, Йодзи устало растер затылок и, вскинув мутные глаза, с похмелья так похожие на рыбьи, хрипло протянул:
– Айя, на счет Кена….
Кивнув сам себе – значит, все-таки последнее – Ран невозмутимо отхлебнул из кружки:
– Хм?
Это можно было расценить по-разному. При желании – как побуждение продолжать, скорей же всего, как предложение заткнуться на хрен и никогда больше не поднимать тему. Йодзи всегда был очень чуток к нюансам. Айя подозревал, что после первой сотни девиц этим умением в разной степени овладевают все – кто эту сотню через себя пропустил.
– Не знаю, что там у вас вчера произошло, но… Нам с Оми, – согласный кивок Цукиено, свидетельствующий, что тот целиком и полностью согласен с Йодзи, – это не нравится. Вы грызетесь, как кошка с собакой – а страдают другие. Мы. Дело. Невинные люди.
Айя вздернул бровь, метнув в мявшегося блондина полный ядовитой иронии взгляд. Последняя фраза прозвучала напыщенно и чрезвычайно фальшиво: словно Кудо примерял на себя личину Персии и пытался решить, подойдет – или лучше сменить имидж на более либеральный.
– Эти ваши постоянные ссоры… Проблемы, которые вы создаете… Так больше продолжаться не может.
– И не будет, – Ран со стуком опустил кружку на стол, и кофе – нехотя, словно ему было лень течь – выплеснулся на скатерть. Фудзимия недовольно поморщился: беспорядка он не любил. – Сегодня все проблемы этого плана будут решены раз и навсегда.
Йодзи, мысли которого путались в тяжелом алкогольном дурмане, порылся в остатках гламура и вытащил на свет довольную кривую усмешку. В голубых глазах Оми однако мелькнуло беспокойство: подросток не без основания подозревал, братаниями дело не кончится.
«Правильно думаешь, – ухмыльнулся Ран, чувствуя себя старым всевидящим и всезнающим змием. Гадом, поправил он себя и снова ухмыльнулся. От этой ухмылки Кудо перекосило, однако – поизучав в течение нескольких минут бесстрастное лицо Рана и несколько приободренный увиденным – блондин с энтузиазмом предложил:
– Так, может, сейчас и того?.. А то ведь Кен переживает. Не спустился к завтраку – и вообще… Даже из комнаты своей сегодня не выходил – ты должен что-нибудь…
Ну, надо же, подумал Ран, забавляясь, он действительно надеется на благоприятный исход. Ну, кто бы мог подумать? Йодзи-шлюха, Йодзи-пьяница, Йодзи-последний романтик…
– Йодзи-кун, – Оми схватил блондина за руку, пытаясь остановить и его, и надвигающуюся катастрофу.
«Только вот ничего у тебя не выйдет…»
– Приведи его, – распорядился Ран бесстрастно.
– Может, вам следует поговорить наедине? – предложил Йодзи-заботливый друг.
– Приведи его, – повторил Айя, холодно кивнув Оми.
Тот ушел и вернулся. Один.
– Где он? – Ран чувствовал, как горячим тугим комком ворочается в желудке предчувствие надвигающейся катастрофы.
– Не знаю, – Оми был на грани истерики. – Его нет в комнате, вообще нет в доме! В гараже его тоже нет, и в магазине – я проверял… Постель не смята. А на полу – вот это…
«Этим» оказалась черная хлопковая рубаха, в которой был вчера Сибиряк. Ран недовольно нахмурился: зачем он мне это показывает? Что в ней странного? В темных пятнах, заскорузлая, почти не гнется, словно наскипидаренная. Пахнущая потом и засохшей кровью. И что? В этом и состоит суть миссии: редкое убийство совершишь не запачкавшись. Правда, в таких случаях они старались избавиться от вещей как можно скорее. Все –даже Хидака. И если же ОН этого не сделал, значит…
– Он сбежал, – Ран сердито прикусил губу: как, как мог он так облажаться?! Он – изо всех людей?!... – Мэнкс – нужно звонить немедленно.
– По поводу? – помощница Персии стояла на пороге, растягивая губы в улыбке – фальшивой, как розовые елки, которые за бешеные деньги предлагают на Рождество. Короткое платье, узкий лиф, прическа, напоминающая взбесившегося дикобраза…
– Хидака. Он пропал, – бросил Ран коротко, с трудом подавляя желание рвать на себе волосы. – Вчерашняя миссия…
– С Кеном все в порядке, – оборвала она его. – Разумеется, – ехидная улыбка на слишком ярких губах, – если это о его благополучии ты так печешься...
– То есть? – игнорируя вето на курение в доме, Йодзи потянулся за сигаретой.
Мэнкс с интересом изучала собственные ногти.
– Возникли некие хм… обстоятельства… вследствие которых Хидаку-куна решено перебросить на другой проект. Жить он, разумеется, будет там же…
– Надолго? – Кудо задумчиво пощелкал зажигалкой и глубоко затянулся. Происходящее ему не нравилось.
– Не знаю, пока трудно сказать. Все будет зависеть от результатов.
– Вчерашняя миссия, – ввернул было Айя.
– Вы ничего не нашли, – кивнула она. – Но ты не волнуйся, – принимая во внимание присущую Абиссинцу бесстрастность, реплика прозвучала как тонкое оскорбление. – Уверена, Вайсс не могли сделать больше…
– Почему вы забрали его ночью? – Оми вызывающе оперся о стол, голубые глаза подозрительно сузились. – И почему мы ничего не слышали? Что это за обстоятельства, которые возникли так внезапно?! Где Кен – что с ним?!
– Вас это не касается.
– Черта с два не касается, ты, крашенная кукла! – прорычал Йодзи, швырнув сигарету в сторону и совершенно не заботясь, куда упадет пылающий окурок. – Кен наш товарищ, скажи ей, Айя!
– Да, скажи мне, Айя-кун, – судя по насмешливому тону Мэнкс, происходящее ее ужасно забавляло. Айя молча наклонился и, подняв с пола все еще тлеющую сигарету, растер в пепельнице.
– Хорошо, тогда коллега, – пошел на попятный Кудо, бросив на Айю обиженный взгляд.
– Уже нет, – отрезала она спокойно. – Сейчас он работает с другой командой.
– Но…
– Не стоит так переживать, - Мэнкс успокаивающе похлопала Оми по спине. – Кен-кун общительный, он быстро приживется. Немного неловкий – но за ним присмотрят. В конце концов, лидер команды лично просил за него. Очень, знаешь ли, заинтересован в кандидатуре.
Айя чувствовал себя обворованным.
Триумф Цезаря не состоялся.
Народ собрался, трибуны заполнили, хлеб раздали – а звери заболели. Так что, господа гладиаторы, обслуживайте себя сами, справляйтесь, как хотите.
Радуйся, черт тебя подери, радуйся! Ты ведь избавился от него – чего тебе еще надо?! Все кончено, слышишь, кретин, кончено! Тебе повезло – дико, чертовски, невероятно! Ты ведь так этого хотел, правда? Ведь правда?!
Больше тебе не придется видеть эту кислую физиономию с невменяемым выражением в темных глазах, опасаться, что ОН сделает что-то, чего ты так боишься, но до сих пор не отваживаешься признаться себе, что же это такое…
Можно вообще сделать вид, что его не было. Никогда в твоей жизни не было Кена Хидаки. Не только в твоей – его вообще не было. Не существовало. Никогда.
Ран тупо уставился на стол, на кофе, заливший клетчатую скатерть, на сигаретный пепел, плавающий в пролитой луже. И, наконец, улыбнулся – радостно, широко, от души.
Да, он, наконец, получил, что хотел. Все хорошо, все правильно. Все так, как и должно быть. И – рано или поздно – так будет не только в отношении Хидаки.
Чистая незамутненная радость оттого, что ОН, наконец, исчез, пропал, сгинул – вот он есть, а вот его нет – словно ядрышко при игре в наперстки с ловким карманником, затопила сознание. Айя зачем-то сжал кулак, затем разжал и посмотрел на пустую ладонь.
Похоже, день будет просто отличным. Не день, поправил он себя, – дни. Отныне и навсегда.
Наученный горьким опытом солнечный зайчик осторожно выглянул из-за занавески и, замерев на мгновенье на красноволосом юноше, нежно гладившем тонкие исхудавшие пальцы, поспешно юркнул назад.
«Он исчез, Айя, исчез, ты представляешь?! Я проснулся, а его нет. Это просто какое-то чудо – помнишь, как те, про которые мы так любили читать в твоей волшебной книжке со сказками?
Конечно, на самом деле все началось еще вчера. Он, наконец-то спятил! Я говорил им, что он опасен и бесполезен, и что рано или поздно произойдет то, что произошло, что он напортачит, но они мне не верили. И вот вчера он, наконец, слетел с катушек. Вмешался в миссию, нес какую-то чушь, пытался защитить мишень…
А я его избил. Ты ведь знаешь, я так долго ждал хоть малейшего, хоть крошечного шанса – и вот, наконец, свершилось. Не знаю, почему я его не убил – следовало, наверное… Он сидел там с этой идиотской ухмылкой, словно последний кретин, и мне почему-то вспомнился твой глупый щенок. Ну, тот, помнишь… От него еще не было никакой пользы, и он не мог запомнить ничего из того, что ты ему говорила – ты потом еще так плакала, когда он попал под машину.
В общем, я его не убил, а сегодня он пропал. Забрали в другую команду. Она так говорит, по крайней мере. Сначала я пожалел, что он ушел, а я так ничего и не сделал. Мне так хотелось напомнить Мэнкс ее слова – что он справляется, и рассмеяться прямо в лицо, но я спустил все на тормозах, как только узнал, что ЕГО не будет в моей жизни в обозримом будущем.
А, может, даже никогда. Я так на это надеюсь. Лишь немногим меньше, чем на твое пробуждение. Думаю, теперь ты проснешься очень скоро. Не смотря на то, что они говорят. Я верю. Чудеса всегда случаются, когда в них веришь, хотя и происходят, когда меньше всего этого ожидаешь. А случаются они точно. Я имею в виду, ОН ведь исчез, правда? Значит, нужно только верить…»
Мысленно мурлыкая что-то веселое, Ран ловко подрезал засохшие листья азалий и улыбнулся от избытка чувств школьнице, толкавшейся у стенда с полевыми цветами. Та отпрянула, словно чумная, и он едва подавил желание закатить глаза в типично кудовской манере. Да, он улыбается, это что, так необычно? А если даже да – ему-то какое дело? А, к черту – его настроение все равно будет отличным, не смотря на эту слабонервную идиотку. Потому что сейчас он наклоняется над конторкой, и никто – никто! – не смотрит, как натягиваются его джинсы, потому что он может спокойно зайти в кладовую, не боясь, что его опрокинут на мешки с торфом, потому что... Айя хмыкнул, просто потому, что.
– Оми-кун, а Кен разве не сегодня работает?
При звуке ненавистного имени Айя нервно шарахнулся и впечатался головой в витрину. Стекло издевательски загудело. Какого черта? Он гневно уставился на девицу в традиционной школьной матроске, слишком, впрочем, тесно подогнанной по фигуре. Может, она перепутала, и ей нужен Кудо?
– Боюсь, что нет, Мидори-чан, – Оми неодобрительно покосился в его сторону. До Рана вдруг дошло, что он продолжает пялиться на девицу, подняв садовые ножницы в классической мечной стойке.
– Но… как же так… – судя по дрожащим губам, ее это огорчило.
«Дура!» – едва не заорал Ран.
Цукиено сочувственно пожал плечами.
– А… когда он будет?
«Да кому он нужен!..»
– По правде говоря, я не знаю, – Оми тяжело вздохнул и расстроено потер переносицу. – Кен… он сейчас в командировке… Мы рассматриваем возможность расширения бизнеса путем открытия филиалов в других городах…
Хорошее объяснение, отметил Ран про себя, главное – правдоподобное. Только… Почему не сказать, что Кен уволился, а еще лучше – умер? Что его сбила машина – ужасный, трагический случай – а в доказательство предъявить залитую кровью рубаху наверху. Айя задумался, пытаясь сообразить, можно ли будет заработать на этой ветоши, если порезать ее на полоски и продавать их поштучно этим любительницам орошать слезами.
– Надеюсь, он скоро вернется.
«Надеюсь, что нет…»
Несколько раз в течение дня Ран ловил себя на том, что улыбается. Вероятно, с непривычки получалось не очень – иначе с какой стати Цукиено беспокоиться и предлагать ему лекарство от желудочных резей?
Впервые за долгое время Айя был счастлив. Почему-то казалось, что мистическое исчезновение Хидаки положит начало светлой полосе, и что отныне все дела пойдут на лад. Быть по-другому просто не могло.
Вечером он допоздна засиделся на кухне, где Оми в срочном порядке переделывал график, распихивая дни и сдвигая дежурства. Не потому, что было нечем заняться или так уж приятно общество Цукиено, сердито зыркающего исподлобья – слишком уж в хороших отношениях тот был с Хидакой – а просто потому, что больше не нужно было отсиживаться в комнате. Просто потому, что теперь он мог.
Из кухни все-таки пришлось уйти. Не выдержав прессинга, Оми с упреком попросил:
– Айя-кун, прекрати!
– Хн? – Ран с недоумением уставился на подростка, пытаясь сообразить, что именно ему следует прекратить. Может, дышать – раз уж он вообще ничего не делал?
– Пожалуйста, – маленький блондин возмущенно скрестил руки на груди. – Это даже хуже, чем когда пьяный Йо-тан пытается стащить с меня шорты, называя «Дорогая…».
Цукиено перекосило.
– Что я такого сделал?!
– Не сделал, а делаешь. Целый день – что-то ужасное со своим лицом. Не знаю, что это такое, но, пожалуйста, немедленно прекрати.
Улыбка, понял Ран кисло, он говорит о моей улыбке. Скривившись, он сгреб уже порядком остывший чай и, не говоря ни слова, пошел в свою комнату.
Открыв дверь, застыл на пороге, с интересом разглядывая длинные прямоугольники лунного света, лениво лежащие на полу. Его комната… поменялась? Не иначе как из-за Хидаки, усмехнулся Ран криво, с ЕГО уходом изменилось все. И в лучшую сторону.
Ночной ветерок гонял по комнате вкусный прохладный воздух, который, вперемешку с лунным светом, насыщал ее тишиной, покоем и умиротворением.
Теперь это была уже не тюрьма – но маленький гармоничный мирок, уютный и безопасный, в котором он мог бы жить – возможно, даже попытаться получить удовольствие от этой жизни. А если все же не получится…
Ран философски пожал плечами: он вовсе не собирался сидеть здесь вечно. О, нет, только не теперь…
Раздевшись и разбросав одежду по комнате, направился в душ, в глубине души недоумевая, какого черта он это делает. Беспорядок нарушал его же собственные правила, но, опьяненный уходом Хидаки, Ран ударился в него, словно в дебош. Ничего, один раз можно…
Долго тер мочалкой уставшее тело, недоумевая, чем Цукиено так не понравилась его улыбка. Придя к выводу, что нет ничего, чего бы не исправить практикой, решил, что завтра он потренируется на Кудо…
Швырнув мокрое полотенце в корзину для грязного белья, вернулся в спальню, в первый раз в жизни решив поспать нагишом. Щелкнул выключателем и быстро нырнул под одеяло. Никаких кошмаров, никаких страшных снов, никакого Хидаки. Наконец-то…
Ран проснулся от собственного крика, мелко дрожа под скользкой пленкой холодного пота. Отбросил со лба спутанные мокрые волосы и скрюченными пальцами вцепился в одеяло. Ему приснился Сибиряк.
Это было ужасно – самый страшный кошмар за последнее время. ОН вошел в комнату и, ухмыляясь своей глупой улыбкой, уставился на Айю:
– Не ждал?
Ран одеревенел. Он видел, как медленно, по-кошачьи, приближается Хидака, как жадно блуждают по обнаженному (и как ему только в голову пришло спать нагишом?!) телу ненасытные карие глаза, видел – и не мог пошевелиться. ОН протянул большую загорелую руку и осторожно провел большим пальцем по бледной щеке:
– Мм… Айя….
Хидака наклонился, а затем, как это бывает только в кошмарах, слился с ним воедино в жутком подобии сиамских близнецов, у которых одно тело, но две души.
– Теперь я всегда буду рядом, – прошептал ОН нежно. – Мы всегда будем вместе – и никогда не расстанемся. Никогда. Никогда. Никогда…
«Это сон, просто сон, просто сон», – обхватив колени, Ран раскачивался из стороны в сторону, словно испорченный маятник. Впервые за долгое время он чувствовал себя слабым, больным и беспомощным. Возможно, следовало попытаться уснуть еще раз, но – как бы сильно ему не хотелось спать – Ран просто не смог заставить себя закрыть глаза. Остаток ночи он провел, из последних сил таращась в темноту из-под опухших воспаленных век.
Тело настойчиво требовало отдыха, но Айя отказывал: все, что угодно, любые жертвы, любые муки – лишь бы никогда не видеть ЕГО снова.
Рану было интересно: если его комната так сильно поменялась, возможно ли, что сам Koneko тоже стал другим? И, если да, то каким?
Он кинулся исследовать дом с прилежностью ребенка, который, напуганный страшными историями полуспятившей няньки, вдруг обнаруживает, что чердак на самом деле – удивительное место, наполненное не всякой живучей дрянью, способной в любую минуту схватить за ногу и утащить под кровать, но массой разнообразных вещей, старых, покрытых пылью – и невероятно интересных. Изыскания проводил от чердака до подвала, заглядывая в каждый угол, в каждую комнату – кроме той, где когда-то жил ОН – рассматривая трещинки, трогая вещи, изучая, знакомясь – заново обживая дом, в котором находился уже свыше года.
С уходом Хидаки не изменилось ничего. И в то же время с ЕГО уходом изменилось все. И Рану хотелось уточнить, что же именно теперь было не так – не обязательно плохо, просто по-другому. Потому-то и ходил по дому, словно неупокоившийся призрак, нуждавшийся в хорошем экзорцизме, – нервируя Оми и доводя пребывавшего навеселе Йодзи до истерических колик.
Теперь он часто засыпал в гостиной. Стоявший там диванчик был коротким и колючим; спать на нем было практически невозможно: наутро болела спина и страшно чесалось тело. И все же, именно там Айя по большей части и проводил вечера – свернувшись в клубок и запутавшись ногами в тонком пледе из клетчатой шерсти. Потому что теперь можно было не прятаться и не опасаться, что пока ТЫ спишь, ОН проскользнет в комнату и сотворит что-либо противоестественное; можно было расслабиться и смотреть в потолок, не злиться и не сходить с ума, но улыбаться тонкой бледной улыбкой, которую из-за решительных протестов Кудо пришлось отрабатывать на зеркале.
Упиваясь свободой, Ран свыше недели умудрился прожить в карамельном дурмане – пока вдруг, подняв голову, не оказался один на один с безлюдным магазином и Кудо, который, распространяя вокруг тяжелые алкогольные пары, умудрялся спать с открытыми глазами. С Кудо, который, вдруг осенило Айю, теперь практически не показывался дома; о котором он не знал почти ничего, и до которого ему не было дела – пока блондин делал работу, за которую им так хорошо платили Критикер.
В душе Рана едва заметно шевельнулось сочувствие. Элементарное человеческое сострадание – впрочем, раньше он не испытывал и такого. Казалось, уход Хидаки извлек его из плотного эмоционального кокона, в который Айя заполз, когда разрушился его мир. Вот только вместе с радостью и нетерпеливым ожиданием счастья ОН умудрился выпустить массу других – как Ран цинично полагал – ненужных ощущений, от которых следовало поскорее избавиться. К сожалению, Айя понятия не имел, как это сделать. Вот и приходилось мириться с неизбежным, заново учась жить с чувствами, на которые он больше не считал себя способным.
Страдающий от зверского похмелья, Кудо выглядел под стать самочувствию. Красивое лицо было усталым и изможденным, приобретя тот особый прозрачно-восковой оттенок, которым иконописцы любят наделять святых. Глаза, обведенные темными кругами, покраснели и ввалились, дыхательный паттерн был рваным и поверхностным. Общее впечатление, возникающее при взгляде на Йодзи, было удручающим и вызывало единственное желание: облегчить мучения страдальца, добив его как можно быстрее.
Йодзи, Йодзи Кудо. Балинез. Его коллега. Можно даже сказать, член семьи – в некотором смысле. Задумавшись – в отношении блондина выражение «член семьи» могло считаться буквальным – Ран равнодушно пожал плечами:
– Кудо.
К чести Йодзи следует заметить, спал он чутко – как и полагается настоящему ловеласу, готовому в любую минуту схватить одежду и сигануть в шкаф. С трудом продрав мутные от усталости глаза, он смерил Рана недоумевающим взглядом:
– Чего?
– Ты выглядишь, словно кусок засохшего дерьма. Пойди приляг. Я справлюсь сам, покупателей сегодня немного.
– Сегодня? – ядовито переспросил Балинез. – Да ты просто чертовски наблюдателен! Специфика профессии или, быть может, личные заслуги?
Айя поморщился. Теперь желание добить Кудо не имело никакого отношения к гуманизму.
Изгнав Йодзи из торгового зала – редкому покупателю понравится созерцать физиономию, способную довести до заикания особо впечатлительных детей – Ран скинул его на попечение безотказного Цукиено. Или следует называть подростка Оми? Еще одна часть маленького гребаного мирка, к которому нужно приспособиться заново.
@темы: Фики
-
-
15.01.2008 в 10:29Ран равномерно водил тряпкой по светлому лаку: возможно, стоит переключиться мыслями на что-нибудь другое, не мешая сознанию бесконечными «должен понять», «должен вспомнить». Возможно, пожал он плечами, продолжая методично перетряхивать сказанное, соотнося слова с сопровождавшими их поведением и интонацией. Ран всегда отличался методичностью. Методичностью и вниманием к деталям, напрямую граничившими с занудством. Хотя здесь он, возможно, неправ. Внимание к деталям – это наблюдательность, а он никогда… Наблюдательный, вдруг понял Ран, вот что он тогда сказал. Ты чертовски наблюдателен. Специфика профессии? Ну, уж нет! После работы в Вайсс благоприобретенными чертами стали агрессивность и параноидальная подозрительность. А еще он сказал «сегодня». Тем особенным ироничным я-веду-себя-как-ублюдок-но-такой-засранец-как-ты-не-заслуживает-ничего-лучшего тоном. Ран попытался вспомнить, когда в последний раз по-настоящему обращал внимание на то, что происходит в магазине, а не машинально тянул лямку в перерывах между визитами к Айе-чан и неприкаянным блужданием по дому.
Перед мысленным взором почему-то возникли полные непролитых слез девчачьи глаза:
– Оми-кун, Кена что, и сегодня не будет?
– Боюсь, что нет, Мидори-чан…
Отогнав назойливое воспоминание, Ран раздраженно порылся в памяти, пытаясь припомнить что-нибудь более позднее. Найти, однако, ничего не удалось – кроме смутного ощущения, что заботиться о Koneko с каждым днем становилось все легче. Возможно, потому, отметил он хмуро, что покупателей становилось меньше. И причины этому Ран не видел – разве что Кудо в его отсутствие вел себя более неподобающе, чем обычно, распугав особо трепетных покупательниц… В этом месте мыслительный процесс зашел в тупик. Чем можно напугать фанаток, он не знал – хотя бы потому, что сам неоднократно пытался. Ран был разгневан и чуть-чуть заинтригован.
Следует расспросить Цукиено, решил он, не Кудо же спрашивать, в конце-то концов… Тот или приврет, или приукрасит – и в том, и в другом случае правда исказится до неузнаваемости. Правда, расспросы придется отложить, Оми сейчас наверняка в спальне с Балинезом, подносит воду, растворяет аспирин…
А ведь Цукиено сейчас должен быть в школе, вспомнил вдруг Ран, проходя там… о том, в каком классе был Оми и что именно там изучают, он имел весьма смутное представление. Не то, чтобы это должно было его волновать, но… Ран попытался вспомнить, когда в последний раз это кого-нибудь волновало – и волновало ли вообще.
Перед глазами сразу возник Хидака, который, опираясь локтями на стол, с хитрой улыбкой заглядывал Оми через плечо каждый раз, когда маленький блондин склонялся над книгами. Помощи от Сибиряка было немного – брюнет никогда не был академическим человеком – да он и не особо пытался помочь: корчил дурацкие рожицы, смешил и постоянно мешал. Не смотря на очевидную бесполезность этих маленьких сессий, Цукиено наслаждался ими не меньше Хидаки…
Ран раздраженно встряхнул головой: думать о НЕМ – глупее занятия не придумаешь.
Оми действительно был с Кудо: из-за неплотно прикрытой двери доносились звуки перепалки, которая, судя по повышенным тонам, длилась уже довольно давно и с попеременным успехом.
– Что ты с собой делаешь, Йодзи-кун?!
– Все нормально, чиби.
– Все не нормально. Все эти вылазки, ночные бары – ты же себя убиваешь! Ни один организм не может выносить алкоголь в таких количествах!
– Не забудь о сигаретах, мамочка! Я полагаю, секс, по-твоему, тоже вредит здоровью…
Дрожащий от рыданий голос Цукиено:
– Йо-тан…
Полный раскаянья – Кудо:
– Извини меня, малыш. Я просто пошутил – и, как всегда, неудачно. Шутить глупее может только Кен…
Тяжелая пауза, полная невысказанных вопросов и невысказанных же опасений.
– У меня ничего нет, Йодзи-кун. Раньше было, но ничего не осталось…
– Не говори ерунды, у тебя есть я. Кен тоже есть – пусть его сейчас и носит черте-где, но он тебя любит и…
Очень мягко и почти неслышно:
– У меня ничего нет. Ты… Ты был у меня раньше. Пусть и не слишком часто: заходил, смотрел, иногда оставался на ужин… Но этого было достаточно – достаточно просто знать, что ты есть. Потому что тогда был Кен. Сейчас тебя нет никогда. И Кена тоже нет. У меня нет семьи – нет даже воспоминаний. Раньше это было не важно, потому что моей семьей были вы. А сейчас вас нет. И я боюсь, что никогда не будет…
– Омитчи…
– Йодзи-кун, пожалуйста! Я не могу, не хочу смотреть, как ты себя калечишь! Как ежедневно убиваешь, уничтожаешь собственными руками! Ты ненавидишь себя, но я люблю тебя, Йодзи! Пожалуйста, не уходи, не бросай меня одного – как он!
– Ну-ну, успокойся, – в полном нежности и беспокойства голосе невозможно узнать обычного едкого Кудо. – Черт, я даже представить не мог, что ты так жаждешь моей компании. Я имею в виду, ну что хорошего во мне можно найти… – неуверенный смешок. – Последнее забудь. Я знаю, что неотразим, хотя раньше жертвами моего шарма были исключительно девушки. Кто ж знал, что ты так впечатлишься… Хотя чему я удивляюсь? Ты только взгляни на мое тело! Особенно ноги…
Голос Цукиено, полный усталой покорности судьбе:
– Йо-о-о-тан…
– Что? При одном только взгляде на эти ноги меня охватывает гордость за человечество…
– А я предвижу его вырождение…
Шутливая возня, хихиканье и задыхающийся голос Цукиено:
– Йодзи… Прекрати… прекрати меня щекотать!..
Высокий – почти девичий – визг:
– И лапать тоже!
Голос Йодзи, полный несвойственной блондину серьезности:
– Омитчи, я никогда тебя не брошу. Пока я нужен, я всегда буду рядом. Всегда. И Кен, он тоже вернется. Вот увидишь.
Тихий вздох:
– Боюсь, что нет, Йо-тан.
– Ты что-то знаешь?
– Нет, но… Его комната – она выглядела так, словно по ней прошелся тайфун.
– Ха! И это все? Не вижу ничего необычного, Кен-Кен – не самый аккуратный из моих знакомых…
– Я знаю, но… Йодзи-кун, его одежда… она валялась на полу…
– Именно туда он ее обычно и ложит…
– В пятнах крови…
– Хм?
– Еще кровь была на кровати – довольно свежая, как мне кажется… И я нашел бинты и пролитый антисептик…
– Ты думаешь, Кен ранен? – в голосе Йодзи отчетливо звучало сомнение. – Тогда почему он ничего не сказал?
После некоторой паузы:
– Да нет, вряд ли… Когда я нашел его рядом с трупом Накахары, он был в порядке – прижимал руки к груди, словно кармелитка. Раненные люди обычно не сидят с такой довольной улыбкой на роже. Кстати, может, именно ее он и латал – Ран тогда его знатно отделал.
– Там было много крови.
– Я же говорю, знатно…
Упрямый голос Цукиено:
– Слишком много крови.
Пауза, в течение которой каждый из собеседников собирался с мыслями.
– Почему он не звонит нам, Йодзи? Мы знаем о Кене только от Мэнкс.
– Так ты поэтому ее так расспрашивал?
Тихо – почти на грани слышимости:
– Я боюсь…
– Омитчи…
– Есть еще кое-что…
Ран не расслышал, что именно – да ему и не хотелось. Осторожно – на цыпочках – он отошел от двери: что бы за ней сейчас не происходило, он не хотел иметь к этому ни малейшего отношения – поскольку происходящее касалось ЕГО. А Ран не хотел ни думать, ни слышать, ни говорить о Хидаке. Хидака Кен? Кто это? Никогда не слышал про ублюдка – и сделаю что угодно, лишь бы не слышать и дальше.
-
-
15.01.2008 в 10:30– Какого черта?.. – он попытался выяснить у Оми, но тот лишь закатил выразительные голубые глаза.
– Из-за Кена, разумеется.
– Хидаки?! – буквально выплюнул Ран.
Жалость во взгляде Цукиено мешалась с раздражением: мол, и сказал бы тебе, что думаю, да только на убогих не злятся. С точки зрения Абиссинца, происходящее граничило с абсурдом:
– Кто будет грустить о НЕМ, когда есть Кудо?
– Масса народу, – пробормотал Оми сухо. – Хотя ты, наверное, удивишься. Видишь ли, – в голосе подростка звучала ирония, – Кен разговаривал с ними. Приятное разнообразие по сравнению с Йодзи, который переспав с тобой, наутро не помнит не только имени, но и секса. Кен… очень хороший человек… Приятная личность…
– Он псих.
Оми философски пожал плечами:
– У каждого из нас свои проблемы. Кен не виноват, что потерял больше других… что у него не осталось надежды. Одно время я думал, у него, наконец, появится то, ради чего стоит жить, но… – взгляд, которым подросток смерил Айю, был полон неприкрытого упрека. – Кену никогда не везет.
О НЕМ спрашивали часто. Очень часто. Слишком часто. И каждый раз Ран вздрагивал, страшась, что Сибиряк – словно злой дух – появится там, где столь опрометчиво упоминают его имя.
«Кен-кун», «Кен-нии-чан», «милый молодой человек, который в прошлый раз подбирал мне букет»… «который так хорошо поладил с моим ребенком»… «который так замечательно улыбается»…
Личная стайка поклонниц Хидаки исчезла из магазина вслед за кумиром, и вдруг оказалось, что имя им легион.
Айя не мог поверить в происходящее.
«Как?! Каким образом до этого дошло?! Не-ет, абсурд! Не может быть… Это ведь Хидака, всего лишь Хидака. Ненужный, бесполезный, надоедливый…»
Редкие покупательницы, все еще приходившие в Koneko, предпочитали таскаться за Оми. В течение недели – если об этом задуматься – к Айе по собственной воли не подошла ни одна. Тревожить Кудо до обеда тоже не рисковали: после очередной ночи на выезде блондин выглядел так, словно восстал из гроба. Оживал он уже к закрытию, когда смазливая внешность не могла принести ощутимой коммерческой пользы.
Перед Koneko no Sumie замаячил призрак банкротства, но вопреки всему настроение Рана держалось высокой отметки. Теория, что от Хидаки могут быть исключительно неприятности, блестяще подтверждалась на практике.
Нужно ли говорить, что трудности лишь разожгли их любопытство.
Пещера Али-бабы оказалась просторной и была обставлена в стиле «хай-тек» – куча метала и стекла, неустойчивые столики, состоящие из куска плексигласа на качающемся булыжнике, и чертова прорва светящихся трубок, напоминающих вывески престижных борделей.
Квартира смахивала на иллюстрацию к фешенебельному журналу, но Ран так и не понял, для чего она предназначена. Помещение не напоминало ни любовное гнездышко, ни обстановку, в которой можно спокойно расслабиться. Впрочем, на конспиративную явку оно тоже не слишком тянуло: делами здесь заниматься не склоняло – ни легальными, ни противозаконными.
Искомое нашлось за выдвижной панелью – как в старых фильмах про шпионов. Глупость, принимая во внимание наличие сейфа, являвшего последнее слово системы безопасности, какое только можно купить за деньги. Факт, которому Ран тихо порадовался, не имея ни малейшего понятия, как – в случае необходимости – они будут его ломать (достаточно серьезная подготовка имелась лишь у Цукиено) или – не дай Боже! – извлекать сейф из стены, не говоря уже о том, чтоб выносить из здания. Однако Кудо, пивший после поучительной беседы с Оми если не меньше, то хотя бы в два раза реже, недоверчиво хмыкнул и задумчиво потер подбородок, заросший трехдневной медовой щетиной.
Улов оказался скудным. Несколько бумаг, содержащих описание уже известных им сделок – все те же наркотики и проституция – и диски. Естественно, с зашифрованной информацией.
Небогато – принимая во внимание, сколько времени они угробили на то, чтобы раздобыть эти жалкие крохи. Тем более странной казалась реакция Мэнкс, подобным исходом дел ничуть не обескураженной.
– Все в порядке, – улыбнулась она, и было в этой улыбке что-то такое, что заставило Айю потянуться к оружию еще до того, как он сообразил, что же, собственно, делает. Кудо насмешливо выгнул бровь: происходящее забавляло его так же сильно, как сам Ран забавлял Мэнкс.
А поведение темноволосой секретарши было более чем странным. На первый взгляд, все шло как обычно, однако с кем бы она ни говорила и что бы ни делала, глаза Мэнкс без устали возвращались к Айе, словно тот был особо интересной экзотической зверушкой, которую так просто не увидишь, а значит нужно наглядеться впрок. Она играла с ним, словно кошка, которая ради своих никому не известных кошачьих интересов позволяет наивной мыши вдохнуть аромат свободы, щедро приправленный запахом сыра, только для того, чтобы выбросить вперед безжалостную лапу и свернуть зверьку шею. Ран нахмурился - сравнением с глупым грызуном ему не льстило.
Мэнкс внимательно изучала сердитое лицо Айи. Теперь она знает, что я знаю, что она за мной наблюдает, подумал он отстраненно. Ран был готов к любой реакции – от раскаянья до возмущения – но только не к злорадному блеску, вспыхнувшему в карих миндалевидных глазах.
– Ну? – Кудо выпустил в сторону секретарши длинный шлейф дыма. – Чего дальше?
Скривившись от терпкой сигаретной вони, Мэнкс наградила блондина ледяным взглядом:
– Работать, Йодзи-кун. Знакомое слово? Выжмите все, что можно, из того, что нашли. Любую мелочь, любую зацепку. Нам нужна эта информация.
– Понадобится время, – выражение лица Цукиено не сулило ничего хорошего. Он пытался расколоть код с раннего утра и до сих пор не знал, как к нему подступиться. – Много. Точнее не скажу…
– Это ничего, Оми-кун, – ухмыльнулась Мэнкс хищно. Темные глаза снова вернулись к бледному лицу Фудзимии. – Разве мы куда-то спешим?
Разумеется, дело Накахары не закончилось так просто. Внутренний голос, настойчиво шептавший, что неприятности имеют свойство идти косяком, вновь оказался прав.
Очередная миссия – вот только на сей раз Вайсс были втроем.
Ран криво ухмыльнулся. Странно, сколько времени прошло – а он все никак не может нарадоваться. Может, подумал он лениво, следует праздновать событие официально? День освобождения от Хидаки…
– Айя-кун, – Мэнкс в упор смотрела на него. – Ты все еще с нами?
– Хм, – пробормотав ответ, который никогда еще не подводил, Ран неуютно поежился. Чувство deja vu было пугающим: только теперь вместо Хидаки его сверлила глазами темноволосая секретарша. И этот взгляд ему не понравился. Холодный, расчетливый, оценивающий – словно Айя был подозрительной купюрой, от которой лучше избавиться, поскорее разменяв в бакалее. Вызывающе скрестив на груди изящные руки, он раздраженно вскинул красновато-коричневую бровь. Мэнкс это почему-то не впечатлило.
– У Накахары была секретная квартира. Вам следует проверить, не сохранилась ли там информация – или найти другую ниточку, позволяющую нам продолжить поиски. Справитесь?
– Теперь – да, – ухмыльнулся он холодно.
Цукиено перекосило, и даже блондин, который в последнее время стал вести себя не в пример лучше, возмущенно скривился. Ран проигнорировал обоих: единственный стиль общения, который он признавал.
– Вот как? – хмыкнула Мэнкс насмешливо. – Ну-ну… Дерзай.
Вместо прощального благословения ему достался очередной изучающий взгляд, взрезающий череп, словно скальпель – в попытке определить аномалии развития мертвых тканей. За одним только исключением – Мэнкс предпочитала резать по-живому…
-
-
15.01.2008 в 10:31Дальше фойе они не добрались.
Первым выпало идти Балинезу. Пожилая консьержка не пропустила Йодзи из принципа: вкрадчивые манеры и блестящие дурным блеском зеленые глаза некстати напомнили мужа, который, полностью опустошив совместный банковский счет, предприимчиво променял ее на молодую потаскуху, оставив страдалицу с двумя детьми и пустившим течь семейным бюджетом. Синица в руках лучше, чем журавль в небе. Не имея возможности расквитаться с неверным супругом, консьержка ухватилась за возможность выместить злость хотя бы на одном из представителей кобелиной породы.
Ни форма посыльного, ни редкой красоты фальшивое удостоверение ее не впечатлили, она отказалась допустить блондина даже до лифта, мотивируя отказ голословным, что именно такие как Йодзи щупают мальчиков-школьников в общественном транспорте.
Кудо, оскорбленный до глубины души, попытался отстоять репутацию исключительно дамского угодника, однако консьержка стояла насмерть. Йодзи уговаривал, Йодзи упрашивал, Йодзи льстил – пока, наконец, не начал путаться в комплиментах. Все было тщетно. Отчаявшись – Абиссинец вот уже полчаса шипел в коммуникатор – Кудо предложил деньги. Старуха вызвала полицию.
Спасаясь поспешным бегством, Йодзи пересек два квартала, растеряв по пути детали костюма и избыток самоуверенности.
Теперь пошел Ран, ворчавший что-то о плохих танцорах. Ему повезло еще меньше. Ни на минуту не поверив в отмазку про срочную почту, консьержка приняла его за девушку и фанатку. Фудзимия гневно заявил, что он парень. В ответ ему предложили раздеться.
– Вы что, с ума сошли? – прорычал он возмущенно. Теперь в наушник шипел Балинез:
«Давай быстрей, чего ты тянешь? Уж я бы на твоем месте…»
Ран отчетливо скрипнул зубами.
«Можно подумать, от тебя убудет… Имей в виду, уже вторую миссию лажаем!»
Это решило дело. Ран расстегнул брюки. Консьержка позвонила в полицию, заявив дежурному, что в холле находится эксгибиционист.
– Бл..! – укрывшись в фургончике, Йодзи страстно изливал душу. – Чтобы я еще хоть раз… Хидаку бы сейчас сюда! Где только его черти носят…
Ран возмущенно нахмурился: Хидаку – сюда?! Что еще за хрень?! А ведь и правда, сообразил вдруг он, сбор информации действительно чаще всего поручали Хидаке. Внешность Сибиряка была достаточно непримечательной, а манеры – располагающими, чтобы, открыв нужные двери, остаться в памяти свидетелей улыбающимся юношей, немного неуклюжим, но вежливым и замечательно милым. В многомиллионном Токио не стоило даже пытаться разыскать кого-то по такому описанию.
Особой популярностью Хидака пользовался у детей, собак и дам – бальзаковского и старшего возраста. Ни вызывающая красота Йодзи, ни экзотичный облик самого Рана доверия матронам почему-то не внушали.
К концу недели Ран едва сдерживался, чтобы не ворваться в фойе и не выпотрошить назойливую тварь. Все попытки проникнуть в осажденную цитадель не увенчались успехом. Контингент этого дома не заказывал пиццу, а почту и прочую доставку консьержка, бдящая против разгула преступности, оставляла у себя, не пропуская носителей дальше конторки.
Раздражало и то, что каждый раз пытаясь воплотить в жизнь очередной предлог, приходилось маскироваться, причем проклятая маскировка то и дело норовила сползти. Ран уже дважды терял усы – один раз непосредственно в процессе разговора. Следует ли говорить, что появляться в здании после такой катастрофы, не решался ни один из Вайсс. Да, ни один. Даже Оми, невинный светлокудрый Оми, голубые глаза которого делали владельца похожим на сладкого ангелочка. Консьержка приняла его за адепта малолетней проституции, пытавшегося осадить телезвезду, проживавшую на втором этаже и хорошо известную своей склонностью к педофилии.
В день, когда на работу заступила сменщица неусыпного Аргуса, все трое не сговариваясь пожертвовали на храм. Пробраться мимо этой не составляло труда: работая в паре – Оми, по обыкновению, прикрывал отход – они привели в жизнь гениальный замысел Кудо, притворившись, что вносят в одну из квартир купленный хозяином антикварный диванчик. Идеи Йодзи не заканчивались ничем хорошим. В этот раз Айя потянул спину, не говоря уже о том, что проклятый диванчик пришлось бросить на коридоре. Дверь оказалась слишком узкой, чтобы протолкнуть его внутрь – даже отпилив ножки и развернув боком.
-
-
15.01.2008 в 10:31Событие само по себе не слишком удивительное: в жизни Рана произошло достаточно всего, чтобы видеть кошмары до конца своих дней – однако этих конкретных снов он не видел уже свыше полгода.
Ран снова шел по улице с Айей. Десять минут назад – или чуть больше – по телевиденью объявили, что корпорация Фудзимия, дочернее предприятие ТНК Такатори, оказалась замешанной в контрабанде наркотиков. Разумеется, он не поверил. Наркотики – нет, только не отец. Возможно, Фудзимия-старший был не самым любящим родителем, однако Ран считал его настоящим мужчиной. А истинный мужчина никогда не запятнает фамильной чести участием в чем-то недостойном, особенно столь отвратительном, как наркотики. Поэтому когда сестра спросила, что случилось, Ран ничего не рассказал. Это неправда, а раз неправда, то зачем ее расстраивать?
Сам Ран был идеальным старшим братом: оберегающий, заботливый, любящий. Вменив себе в обязанность заменить Айе занятых родителей, он ни на секунду не упускал из виду благополучие и воспитание сестры.
К этому времени они уже были у дома, подступы к которому перекрывала толпа любопытных зевак. Ран нахмурился, никчемные любители жаренных фактов. Накинулись, словно стервятники, готовые рвать и терзать любого, лишь бы получить кусок пожирнее… Что-то привлекло его взгляд. Цветная вспышка в окне соседнего здания. Здания, предназначенного на снос, здания, в котором никого не должно было быть. Он недоуменно нахмурил брови: какого?.. В этот момент Айя, уставшая и порядком раздраженная шумихой, причины которой она не понимала, но которая мешала ей и брату пробраться домой, завидела в толпе «окно». Ран попытался схватить ее за руку – в давке могло случиться всякое – однако какой-то гайдзин, смеющийся и шедший наперерез, оттолкнул его в сторону.
Потом раздался взрыв.
Сначала Ран ничего не понял. Мозг, вырванный из привычной рутины, двигавшей его по кругу «учеба-работа-сестра», тщетно пытался охватить неожиданную и от того еще более пугающую катастрофу. Растерянные фиолетовые глаза скользили по обломкам, всего лишь минуту назад бывших уютным домом для него и сестры. Битые осколки кирпичей валялись вперемешку с изломанными балками перекрытий, пыль, поднятая взрывной волной, висела в воздухе, отказываясь подчиняться закону всемирного тяготения.
Он смотрел и не видел, никак не мог поверить в то, что видит.
«Этого не может быть, – твердил он мысленно. – Только не я. Только не с нами. Мы. Я и Айя. Айя. Она ведь была со мной. Только что – рядом».
Спотыкаясь, Ран попытался подняться на ноги. Я должен найти Айю, должен позаботиться, должен…
На улице опустошенной взрывом было еще кое-что. Более страшное, чем все эти осколки, кирпичи и обрывки, жалкие остатками материального благополучия… Люди. Вернее то, что еще совсем недавно было людьми – то, что толпилось и смеялось, с любопытством вытягивая шею по направлению к дому в поисках занимательного зрелища. Сейчас это были уже пустые оболочки. Ран тяжело сглотнул. Оторванные и окровавленные руки, тела – поломанные, изувеченные, с обугленной почерневшей кожей, наполнявшей воздух неприятной удушливой вонью. Воздух, в котором стоял запах гари, паленых волос и старой лежавшей пыли. Ран потрясенно смотрел на темную от крови брусчатку. Ребра, прорвавшие брюшную полость… грудина, смятая, словно птичья клетка – поломанные кости трогательно белеют среди фирменного эксклюзива от Гуччи…
Айя, он должен найти Айю. Ран прочесывал территорию, пытаясь – и одновременно страшась найти среди обломков знакомую фигурку с трогательными косичками.
Откуда-то издалека донесся вой приближающихся сирен: очевидно, кто-то вызвал спасателей. Часть мозга, которая, не смотря на сюрреализм происходящего, пыталась не поддаться панике, сообщила, что после взрыва, прошло не больше десяти минут. Знание казалось Рану абстрактным и отдаленным – словно идея гелиоцентризма. Земля вертится вокруг солнца, хотя кажется – совсем наоборот. Ему кажется, что он блуждает здесь уже целую вечность – вечность в аду, не будучи в состоянии найти свою самую большую ценность.
Ран споткнулся – при ближайшем рассмотрении это оказалось гайдзином, так некстати разделивший их с сестрой, ринувшись в самую гущу толпы за секунду до взрыва. Именно этот плащ он и видел тогда. Лица не было. Кровавое месиво задумчиво пялилось в небо; отливающие жемчугом внутренности влажно пятнали молочно-белую подкладку…
Рана стошнило. Он смахнул со лба прилипшие волосы – и тут увидел ее. Бледное, покрытое копотью лицо, похожее на картину фламандского мастера. Хрупкий силуэт, наполовину погребенный под тяжелыми обломками здания. Темные косы, словно змеи, обвились вокруг изящных плечей. Красные ленточки, вплетенные в волосы, потемнели от крови.
– Айя! – он упал на колени, пытаясь убрать с худенького девичьего тела каменные осколки. Бесполезно. Ран рычал и сдирал руки, пытаясь оттолкнуть, отбросить их в сторону, но все было тщетно. Наконец, смирившись с неизбежным, он рухнул рядом с сестрой и, обхватив ладонями хрупкие пальцы, заплакал.
Вскоре вокруг появились люди. Кажется, они что-то говорили – или спрашивали, он так и не понял, что, и тупо молчал, чувствуя, как вместе со стекающей по виску каплей крови утекает рассудок. Кто-то попытался оторвать его от сестры, но протестующе замотав головой, Ран только усилил хватку. Нет, не отдам, не позволю, не дам ее забрать – больше никогда, никому!
– Парень, не мешай, – мужчина с усталым морщинистым лицом прекратил разжимать его пальцы, попытавшись вместо этого разжать тиски, зажавшие мозг обезумевшего от шока подростка. – Ее еще можно спасти – но делать это нужно немедленно!
По мере того, как слова просачивались в сознание, хватка Рана слабела. Отогнав на время подступающую истерику, он неловко попятился, пропуская к завалу спасателей и медиков. Мужчина, только что пытавшийся увещевать, смерил Рана оценивающим взглядом и, одобрительно кивнув, шагнул к пострадавшим.
Кто-то, стоящий позади, положил руку ему на плечо. Тогда, в реальной жизни это были спасатели. Часть мозга, понимающая, что это лишь сновидение, вспомнила полосатое одеяло и горький чуть тепловатый кофе, врученный мимоходом одним из вечно спешащих медиков. Сейчас, однако же, все было по-другому.
– Какая красивая кукла! – голос с отчетливым немецким акцентом коварно вполз в ухо. Было в нем что-то такое, от чего хотелось не раздумывая кинуться наутек, бежать сломя голову – и кричать, кричать, кричать… Медленно, очень медленно Ран обернулся. Фиолетовые глаза изумленно расширились, натолкнувшись на морковно-рыжие пряди и безжалостный кошачий прищур. Гайдзин. В глубине мозга забрезжило запоздалое понимание. За секунду до взрыва. В том здании, напротив. Что-то яркое…
– Ну зачем такие церемонии? – сыто промурлыкал в сознании тот же голос. – Просто Шульдих. Поиграем?
-
-
15.01.2008 в 10:32«Это сон, всего лишь сон, – пытался успокоить он себя, прекрасно понимая, что большая часть сновидения уже сбылась. Остаток ночи Ран провел, изучая потолок и истово уповая на то, что больше никогда – никогда в жизни! – не увидит чего-то подобного.
Было глупо даже надеяться. С той ночи кошмары стали появляться с дотошной регулярностью смертельных проклятий. Чаще всего они представляли вариацию первого, воплощавшего самые ужасные моменты в жизни Рана. Иногда он не находил Айю и продолжал до самого утра блуждать среди обломков. Иногда находил сестру мертвой, пустыми глазами смотрящей в мутное пыльное небо. Бывало, сопровождал ее в больницу и, просидев целую вечность в приемном покое, слышал от дежурного хирурга: «Мои сожаления…»
Кошмары преследовали его во сне, воспоминания о прошлом – наяву. Ран попытался не спать – и вскоре оказался на грани истощения. Измученное недостатком отдыха, тело отчаянно жаждало сна, но он упрямо сопротивлялся: там, за призрачной пеленой беспамятства его терпеливо поджидали кошмары.
Айя дрейфовал по жизни, словно сомнамбула, чувствуя, как накапливается в теле непроходящая свинцовая усталость, как часто кружится голова, как темнеет в глазах… Потом он начал падать в обморок. Пришлось сдаться.
Он начал спать – короткими урывками, ставя будильник с интервалом в час, чтобы тот вырывал его из сновидений, от которых Ран уже не мог очнуться самостоятельно. Стало получше – хотя ненамного.
Он почти перестал есть: при мысли о еде желудок выворачивало наизнанку. Ран сильно похудел, аристократическая бледность лица сменилась трупной, высокий нахмуренный лоб блестел нездоровой испариной. Он забыл, когда в последний раз ему удавалось согреться. Внутри поселился холод, от которого стыли внутренности и леденело сердце – теперь он кутался в теплую одежду даже при самой жестокой жаре.
Ран хорошо осознавал: с ним что-то неладно. Что-то не так. Возможно, он болен и болен серьезно. Следовало обратиться в больницу, сказать остальным. Сделать хоть что-нибудь, но он бездействовал: не было ни сил, ни желания.
По поводу своей внешности не обманывался – в доме было достаточно зеркал. Ран понимал, что выглядит ужасно. Правда, его это не беспокоило. Беспокоило других. Изредка гуляя по городу, Фудзимия часто ловил на себе удивленные взгляды прохожих, многие из которых отшатывались в сторону, он уже не обращал внимания, когда девушки в Коneko инстинктивно жались к Оми, стараясь смотреть в его сторону как можно реже.
Со дня на день Ран ожидал конфронтации с Вайсс: спустив на тормозах своеобразный режим сна и питания, ужасный внешний вид лидера они – при всем желании – проигнорировать не могли. Фудзимия понимал: потребуют объяснений – он сам поступил бы так же. Разумеется, не из личной привязанности, но потому что это могло поставить под угрозу успешное выполнение миссий. Ждал и боялся этого момента, разрываясь между желанием поделиться бременем, переложив на чужие плечи хотя бы малую толику терзавшего его ужаса, и в то же время восставая при одной только мысли, что кто-то посторонний попытается влезть к нему в душу.
Ран ждал – но конфронтация не наступала. Никто не требовал от него ничего. Ни объяснений, ни оправданий, ни «какого хрена ты творишь?!» Айя ничего не понимал. Чего они так долго ждут? Каждое утро он готовился к скандалу, собирая остатки сил: «Уже сегодня…» – и ничего не происходило. И Цукиено, и Кудо вели себя как обычно. Ни тебе намеков, ни многозначительных взглядов - вообще ничего.
Раньше Ран боролся с кошмарами, уработавшись до полусмерти – доводя организм до такого состояния, что у того не хватало сил даже на то, чтобы видеть сны. Теперь это средство стало недоступным. Казалось бы, когда с уходом Хидаки, – он стиснул зубы, в который раз выговаривая себе, не думать, не думать о НЕМ, – одной парой рук в Koneko стало меньше, работы прибавится. Однако этого не произошло. Сейчас, чтобы справиться с полупустым магазином, было достаточно одного человека. Даже если этим человеком был Кудо.
Новых заданий тоже не поступало. Мэнкс злорадно пообещала войти в их положение и не загружать работой, посоветовав сосредоточить все усилия на деле Накахары. Которым было невозможно заниматься, пока единственная зацепка не поддавалась расшифровке.
Ран собакой рычал на Оми, видя в нем единственную причину вынужденного бездействия, на что подросток, сам не на шутку взбешенный тем, что не может разгадать головоломку, начинал рычать в ответ. Обычное дружелюбие Оми уже давно сменила хмурая раздражительность: это был первый серьезный вызов в работе, и счет пока что был не в пользу Вайсс. Дни сменялись днями, подходы – подходами, но толку это не приносило.
Йодзи, словно демон раздора, купающийся в их перепалках, недобро улыбался собственным мыслям и с таинственным выражением лица советовал не спешить. Что заставляло Рана подозревать: Кудо знает гораздо больше, чем говорит. Несколько раз он безуспешно пытался загнать блондина в угол и выбить из него хоть что-нибудь, однако тот – в присущей ему наглой манере – заявил: все факты, известные ему, известны и Айе, а уж к каким выводам он, Йодзи, пришел на их основании, это его личное дело. Ран вынужден был отступить, в определенной степени радуясь необходимости занять голову чем-то, кроме привычных уже терзаний. Однако мозг, изрядно отупевший от недосыпа и перманентной усталости, отказывался решать сверхсложные головоломки – особенно, загаданные Кудо.
-
-
15.01.2008 в 10:32Визиты в больницу превратились в пытку. Ран был в ужасе. Чувство вины возросло в десятки раз. Стыдясь, он понял, что ищет повод – любой – лишь бы предотвратить посещения. Это было даже хуже, чем не суметь предупредить несчастье. Это означало бросить Айю одну, трусливо отказавшись пожинать плоды собственного малодушия. Жалкий ничтожный ублюдок.
В клинику его не заставлял ходить никто; никто бы не осудил, перестань он это делать. Ран заставлял себя сам. Вернее, пытался.
…Ран стиснул зубы и вошел в палату. Она лежала на кушетке, словно спящая принцесса. Теплое весеннее солнце нежно гладило мягкие темные волосы. Рот Рана наполнился горечью. Такая красивая, беззащитная… Он направился к Айе, волоча ноги, словно древний старик. Ласковая, словно котенок… Почему-то стало трудно дышать. Воздух проходил в легкие, словно те были изрезаны острыми осколками. Такая… такая… Ран протянул дрожащие пальцы к нежной девичьей ручке – и потерял сознание.
Абиссинец очнулся под перекрестным огнем удивленных взглядов и долго рассматривал встревоженные лица, пытаясь сообразить, чего от него хотят и почему их так много. А так же, где он находится – и как туда попал? Потом он вспомнил – и нервно завертел головой. Это была другая палата. Он обмяк от облегчения – и почти сразу покраснел от стыда.
«Я не могу. Я просто не могу...»
Кое-как отделавшись от персонала, Ран выскользнул из клиники – и больше никогда туда не возвращался. Одна лишь мысль о том, чтобы вновь увидеть сестру, заставляла седеть.
Айя-чан была лучшей частью его жизни, теперь эта ниточка оборвалась. Рану оставалась только ненависть к Такатори. Первое время он хватался за нее, взращивал, лелеял, словно надеялся, что это поможет ему заполнить опустевшую душу. Вот только не помогало. Злость уже давно достигла своего пика – ненавидеть сильнее Фудзимия уже физически не мог. Он преуспел только в саморазрушении. Негативные эмоции засасывали, словно болото: стоит грязи подобраться выше, стоит ему погрузиться в трясину еще чуть-чуть, и он захлебнется. Удар был особенно сильным, потому что вот уже месяц Ран позволял себе надеяться на лучшее.
В тщетной попытке найти занятие, Ран добровольно взвалил на себя всю работу по дому. Однако при всем своем желании, он был не в состоянии найти достаточно тарелок, чтобы мыть их двадцать четыре час в сутки. А когда занятие находилось, оно занимало исключительно руки. Брешь, которая с исчезновением Хидаки возникла в эмоциональном щите, не затянулась – наоборот. Чувства горечи и стыда еще больше разъели защитные покровы. Лишившись Айи, единственного близкого существа, Ран испытывал дикое желание воссоздать хоть какие-то связи, сделать что-нибудь, что угодно – лишь бы только не было так страшно.
Тогда он стал наблюдать за коллегами.
Оми любил ледяную колу и чипсы. Он был аккуратным – почти таким же как Ран – только без его фанатизма или, как обозначал это Йодзи, долбаного чистоплюйства. Он действительно был отзывчивым и милым – странная характеристика для подростка, промышляющего убийствами. Поначалу Ран думал, что это маска, но после длительных наблюдений пришел к выводу: правда. Не то, чтобы Оми не спекулировал образом сладкого ангелочка, однако в глубине души он действительно был сострадательным, глубоко переживающим чужое несчастье подростком. Возможно, потому что в своей короткой жизни слишком часто сталкивался с болью сам. Черт, он даже бездомных котят кормил. Цукиено было легко вогнать в краску – и так же легко было вызвать улыбку.
Главной тревогой маленького блондина была амнезия. Беспокойство обычно удавалось скрывать – пока кто-то не начинал жалеть, что не знал Оми в детстве: наверное, тот был очень сладким ребенком. Не имея воспоминаний о прошлом, Бомбеец пытался закрепиться в настоящем, желая убедиться: Оми Цукиено не исчезнет с лица земли так же бесследно, как растворился тот, кем он был раньше. Вести дневник было неразумно: слишком уж компрометирующими могли стать записи. Фальшивый отчет писать не хотелось, поэтому Цукиено решил фиксировать жизнь в фотографиях. Их было много, очень много: несколько толстых альбомов за последний только год. На всех – Оми и близкие ему люди. Магазин. Йодзи. ОН. Ран. Листопад в парке, цветочные композиции, одноклассники… Ран попросил посмотреть снимки, и Оми, слегка удивленный, не отказал. Однако, наткнувшись на фото улыбающегося Хидаки, Айя просто не смог заставить себя смотреть дальше, а посему вернул снимки владельцу.
Йодзи любил курить и не любил работать. Балинез был кобелем, готовым залезть на любую сучку – или что там он с ними делал: сам Кудо говорил, что он всегда готов к экспериментам. Еще он говорил, что любит женщин. Возможно, он и вправду их любил. Однако за комплиментами и ласками, которыми Йодзи осыпал окружающих его дам, скрывалась едкая горечь. Она почти не выплывала: Кудо терял контроль, только когда был действительно пьян. И если в такие минуты ему попадались красивые женщины… В потемневших зеленых глазах плескались ненависть и злость. Что они живы, в то время как она мертва.
Йодзи боялся спать один. Отсюда, многочисленные интрижки и бесперебойный секс. Фактически, Кудо пал жертвой стереотипного мышления: редкая дама подозревает, что ее приглашают в койку только для того, чтобы согреть простынь. Приходилось стискивать зубы и пыхтеть.
«Такой же трусливый, как я, – думал Ран невесело, – вот только страхи у него другие».
Это до чертиков бесило Оми, который пытался обрести в блондине якорь, построив вокруг него более-менее стабильную жизнь. Искать стабильности в Йодзи было все равно, что строить замок на песке – и все же они умудрялись ужиться. Ран с завистью наблюдал за этими отношениями, грустно понимая, что у него не было – и, вероятнее всего, уже не будет – ничего подобного. Он очень любил сестру, и все же… Он не понимал ее и знал, что никогда не поймет. Ран заботился о Айе как умел, любил, беспокоился, хотя она всегда оставалась для него чем-то вроде хрупкой фарфоровой куклы, которую следует держать в шкафу и ни в коем случае не играть – чтобы не покалечить. Однако Айю все-таки сломали…
У Йодзи и Оми все было не так. У них все было по-другому: на уровне жестов, инстинкта, клеток. Их связь была крепкой и незыблемой, превосходя отношения друзей, родичей – и даже любовников. Они могли не видеться целыми днями, могли существовать в разных ритмах, могли не разговаривать, не спрашивать как дела, однако Йодзи был первым, у кого Оми искал утешения. То же самое относилось к блондину. То, как эти двое понимали друг друга, постороннему казалось невероятным. Без слов, без движений – читая мысли и чувства. Ран и сам немного изучил своих коллег: необходимое условие для нормальной работы в команде. Но это… это был совершенно другой уровень.
Что бы ни случилось, эти двое полагались друг на друга. Потому что они были друг у друга. А у него никого не было. Теперь даже Айи. «Хотя, – подумал Ран мрачно, – кого я обманываю? У меня никогда никого не было…»
Ран так пристально наблюдал за жизнью коллег, словно это могло помочь ему не жить своей. Постепенно наблюдения переросли в нечто большее. Он начал называть их по имени – Йодзи, Оми – и так привык к этому, что уже почти не удивлялся. Они тоже не удивлялись. Только гораздо позже он узнал почему.
-
-
15.01.2008 в 10:33Ночь давно перевалила за половину, и ему следовало быть в постели. Пытаться не видеть сны. Ран тяжело вздохнул: возвращаться в комнату, отравленную страхом и дурными воспоминаниями, не хотелось. Особенно когда еще совсем недавно все было абсолютно по-другому.
Он вспомнил радостное чувство, с которым поднимался наверх после исчезновения Хидаки – маленький мальчик, впервые в жизни идущий с родителями в зоопарк. Настоящее приключение, интересное и совсем не страшное, потому что с ним просто не может случиться ничего плохого. Ран мрачно нахмурился: плохого – с ним? Куда уж хуже…
Входная дверь натужно застонала, и в комнату ввалился Йодзи. Ран, глаза которого уже привыкли к темноте, в замешательстве наблюдал за маневрами Кудо. Отчаянно – хотя и без особого успеха – пытаясь восстановить равновесие, блондин творил чудеса акробатики: правая рука хватается за перила, левая – куда-то тянет пиджак. Пальцы правой сжимают ключи, зажигалку и отливающую синим пачку «Голуаз».
– И как он только добирается до дома? Инстинкт гнезда в действии?
Наверное, не стоило говорить это вслух.
Моментально протрезвевший Кудо испуганно дернулся и, отпустив перила, метнул по направлению источника звука тяжелую зажигалку. Ран резво втянул голову в плечи: действовал скорее инстинктивно – в случае опасности удар на себя приняла бы высокая спинка дивана. Зажигалка просвистела по направлению к окну на метр выше положенного. В ночной тиши звук бьющегося стекла прозвенел колокольным набатом.
Ран осторожно – а ну как снова что-нибудь метнет? – высунулся из убежища: Йодзи занял боевую стойку и даже успел наполовину вытащить леску.
– Кудо, – произнес Ран невыразительно. – Имей в виду, я вычту это из твоей зарплаты.
– Айя?! – блондин подозрительно прищурился, все еще не решаясь сложить оружие. – Ты, что ли?..
– Ты думал, белая горячка? – поинтересовался он сухо.
– Ах, ты долбаный ублюдок!.. – Йодзи с облегчением осел на ступени и принялся сматывать леску. – Напугал до о…
Он неуверенно пощупал штаны.
– В общем напугал.
– Чем? Видом? – Айя мрачно смотрел на блондина. Окно, разумеется, придется менять. И Кудо станет канючить деньги на новый «Zippo»: вовсе не потому, что у него нет своих – просто попытается в очередной раз обобрать Критикер, списав произошедшее на издержки профессии… – Вот уж не думал, что ты такой слабонервный – судя по той девице, которую ты вчера притащил.
– Пошел в задницу, – посоветовал Йодзи. – Сидишь тут в темноте как сыч. Любой бы на моем месте не заметил…Сволочь поганая, так меня…
Наблюдая, как шкандыбает по лестнице Кудо, Ран тихо задумался: тот неприятный холодок, что только что пробежал по спине… Будет ли с его стороны очень глупо надеяться, что это был всего лишь сквозняк?
Ночью ему снова приснился сон. Он был одновременно и похож – и не похож на остальные. Взрыв, трупы, Шульдих – ничего этого не было. Ран стоял перед домом – домом, в котором он когда-то жил – и непонимающе рассматривал лужайку.
Да, это был его дом, но… Теперь в нем жили другие люди.
На веранде, обегающей здание по фасаду, сидела красивая молодая женщина, державшая на руках темноволосого малыша. Она тепло улыбалась и целовала ребенка в макушку.
Рядом с ней, на качелях, подвешенных к толстой дубовой ветке, катались другие дети: мальчик и девочка лет пяти, весело хохотавшие и отчаянно машущие ей рукой.
«Что это? – подумал он недоуменно. – Это ведь сон. Мой сон. Все должно быть не так. Совсем по-другому».
Не то, чтобы он жаловался: по сравнению с обычной тематикой приходивших к нему сновидений семья и дети представляли собой приятное разнообразие.
«Айя, – решил он, наконец, – я должен найти Айю». В конечном итоге, именно к этому сводилась вся его жизнь. Что еще было в ней кроме Айи?
Ран в последний раз посмотрел на лужайку: дети странным образом напомнили ему о детстве – вот только они с сестрой никогда так не смеялись. Вернее, не смеялся он.
Отвернувшись, Ран сунул руки в карманы и медленно побрел прочь. Он не подозревал, куда именно движется. Одно направление было не хуже другого: Айя могла быть где угодно.
Окружающий пейзаж постепенно менялся. Теперь Ран шел по оживленному деловому кварталу в час, приближавшийся к «пику»: многочисленные прохожие спешили мимо него по своим делам. Это была самая странная толпа из всех, какие он когда-либо видел. Многоклеточный организм, состоящий из одинаковых индифферентных клеток-лиц, подернутых мутным серым безразличием – и к окружающим, и к себе. Ран зябко поежился: просто избыток позитива! В этот момент его толкнули. Жестко, грубо, едва не сбив с ног.
– Хм, – он смерил ублюдка сердитым взглядом, но тот – крепкий толстячок средних лет с пухлым кейсом – даже не обернулся.
Потом Рана толкнули снова. Еще и еще. Теперь его толкали без остановки. Ран не мог уклонится, не мог убежать – люди возникали словно из воздуха. Толпа надвигалась, заключая его в сжимающееся кольцо, но он упрямо пробивался вперед
«Айя, – напоминало ему сознание, – твоя сестра Айя. Ты собирался ее найти. Ты ведь хочешь ее найти? Возможно, она как раз сейчас в тебе нуждается – в сильном старшем брате, который придет на выручку, сумеет защитить… Сумеет ли? Подумай, что станет с ней в этой давке…»
Видение Айи, медленно задыхающейся в живых тисках толпы, было ужасным. С трудом прокладывая дорогу, Ран бестолково вертел головой и лихорадочно выкрикивал: «Айя!»
Где-то впереди мелькнули темные с красной лентой косички. Мелькнули, поманили – и быстро юркнули в узкий боковой переулок. Айя. Это была она.
Каким-то чудом Рану удалось вырваться из потока и нырнуть следом.
Тяжело дыша, он побежал по переулку, срывающимся голосом выкрикивая ее имя. «Айя!». Бежал долго, очень долго – пока не закололо в боку и не стали подгибаться колени. Передышка, ему необходима передышка! Каких-то пять минут… или семь… Ран стиснул зубы и упрямо продолжал бежать: неужели он снова ее подведет?!
…Он увидел Koneko и их – заходящих внутрь: Йодзи, Оми, Хидака и ….Айя.
– Айя! – Ран бросился к сестре. Вернее, попытался: тело застыло, словно невидимый шутник нажал на пульте «Pause». – Айя!
Теперь он мог только кричать и смотреть.
Хитро улыбаясь, Йодзи зарылся носом в блестящие темные волосы. По сравнению с сестрой он был слишком высоким, и, чтобы обвить девичьи плечи, блондину пришлось согнуться едва ли не вдвое. Айя рассмеялась и шутливо отбросила его руку.
– Айя? – теперь Ран испугался. Он был буквально в нескольких шагах, она его услышала – не могла не услышать. Но почему-то не обернулась. Маленький Оми схватил ее за руку, и смеясь, потащил внутрь. Айя тоже смеялась. Глаза защипало от непрошеных слез: как же давно он не видел этой улыбки.
– Айя, – закричал он. – Айя! Айя, Йодзи, Оми!
Один за другим они исчезали в магазине. Хидака шел последним.
– Айя… – прошептал Ран чуть слышно. Так тихо, что сам едва расслышал сказанное.
Тогда Хидака обернулся. Темные глаза печально и понимающе смотрели на Абиссинца. ОН не вошел внутрь – просто растаял. Вот он стоял, сжимая загорелыми пальцами начищенную ручку – и вдруг его не стало.
Полный дурного предчувствия, Ран смахнул набежавшие слезы. Тело все еще не подчинялось. Да если бы даже и мог – куда он пойдет? Айя оставалась здесь. Он должен до нее добраться. Так почему же не может?
– Что происходит? – Ран и сам толком не понимал, кому задает вопрос. Здесь не было никого – он остался один.
– Ну, разве это не очевидно? – холодный осенний ветер поднял в воздух пожухлые листья и, немного покружив, лениво метнул под ноги. – Они не видят тебя. Никто тебя не видит. Только ОН мог. Но его больше нет, – в голосе ветра звучало злорадство, доведенное до уровня искусства. – И что же ты будешь делать теперь?
– Ложь! – Ран кинулся к Koneko, словно по команде «отомри». Все будет хорошо, все будет хорошо! Только бы добраться до Айи… Сейчас он войдет – и услышит ее радостное «Нии-чан!» Айя кинется ему на шею, и все будет как прежде. До взрыва и страданий, до позора и публичного осмеяния. До того, как он стал убийцей, а она жертвой. Нет, все будет даже лучше чем прежде!
Ран отчаянно рванул на себя дверь, но хрупкая, обычно дребезжащая на самом слабом ветру – она не даже шелохнулась.
– Айя!
Ран молотил по деревянной основе, вкладывая в эти удары оставшуюся силу, злость, горечь и разочарование. Он бил и кричал, пока, наконец, не обессилев, сполз на порог, так и не выпустив дверной ручки из онемевших пальцев.
– Айя?
Они были внутри – все трое. Айя, Йодзи, Оми – ходили, болтали, смеялись... Айя весело сновала по магазину, рассматривая экспонаты и то и дело отвлекаясь, чтобы взъерошить волосы проходящего мимо Оми или улыбнуться какой-нибудь шутке Йодзи.
– Айя, – произнес он беспомощно. Во рту было горько от крови и слез. Сквозь стекло – такое хрупкое и непобедимое одновременно – Ран наблюдал за веселым беззаботным счастьем, частью которого ему не удалось стать.
– Почему ты оставила меня? – прошептал он еле слышно. – Почему ты меня бросила? Почему все меня бросили? Почему? Почему? Почему?
Он вырвался из сна и, тяжело дыша, уставился в чернильную темноту, клейменую полосками лунного света. Грудь ходила в спазматическом ритме. Постельное белье было пропитано холодным липким потом, наполняя душу невыносимой брезгливостью. Ему не хотелось его касаться, поэтому он сполз на пол.
«Айя, Айя, Айя! – Ран ожесточенно тер руками осунувшееся лицо. – Айя никогда бы меня не бросила. И никогда не бросит. Айя…»
Имя, сорвавшееся с искусанных губ, принадлежало другому человеку:
– Кен.
-
-
15.01.2008 в 10:33«Раньше – никогда, подумал он мрачно, вспомнив свой отчаянный полушепот-полувскрик «Кен!». – Так или иначе, все сводится к нему. Все всегда сводилось к нему. И я никогда от него не избавлюсь».
Сейчас – то ли отупев от усталости, то ли по какой-то другой причине – Ран больше не чувствовал раздражения. Только жгучее любопытство и немножко недоумение: почему он? Почему это должен быть он? Видеть меня?
В НЕМ должно быть что-то особенное, решил Ран. Что-то, что выделяло бы из толпы, что приближало к нему, что-то… Твою мать, что же это такое?!
Лихорадочно перебирая то немногое, что он знал о Хидаке, Ран пришел к выводу, что не знает о НЕМ почти ничего.
«Этого не может быть! – убеждал он себя, копаясь в тех жалких крохах, которые злорадно подсовывал мозг. – Должно же быть что-то… Хоть что-нибудь… Я всегда наблюдал за ним, всегда смотрел, я ненавидел его… Так какого же черта?…»
Ран тяжело сглотнул. До него вдруг дошло.
«Я, правда, сказал «ненавидел»? Ненавидел – в прошедшем времени? Что за… Ничего ведь не изменилось! Все осталось по-прежнему! Ведь осталось?»
Ничего не изменилось, изменилось все.
Сменив свой полюс, одержимость вернулась. Еще неделю назад Ран избегал любых мыслей о Кене. Теперь он не мог думать ни о чем другом.
Кен. Когда для него стало привычным называть Сибиряка по имени? Когда официоз «Хидака» начал резать слух? Знай своего врага. Ран всегда следовал этому правилу – и вот оказалось, не знал ничего. Значит ли это, что Кен ему не враг?
«Почему я его тогда ненавидел? Почему так сильно? Потому что он меня… любил?»
В этом месте Ран зашел в тупик. Любил ли его Кен на самом деле? Сказать что-либо наверняка было трудно. В конце концов, они никогда это не обсуждали. И если б Кен хотя бы заикнулся… Ран вздохнул: он расценил бы это как повод – и сразу убил. Соответственно, вопрос об ответной симпатии не поднимался.
Скажи ему кто неделю назад, он будет раздумывать над тем, что чувствует к Хидаке, Ран бы ответил одно: «Shi ne». О чем там было думать? Раньше он чувствовал ненависть. Ненависть, злость и раздражение – что Кен посмел от него чего-то хотеть. Что не махнул рукой, как другие, и не оставил в покое – позволив Рану упиваться жалостью к себе.
«Слабак», – решил он презрительно.
– Оми-кун, Кена что, до сих пор нету?
Знакомое имя вырвало Айю из ступора: вот уже пять минут он тупо рассматривал швабру. Лучше б уж в гроссбух смотрел, ей-Богу…
– Боюсь что нет, Мидори-чан, – Цукиено неловко пожал плечами и попытался смыться.
– Как такое может быть? – девица схватила его за фартук и прижала к конторке. – Ты говорил, что Кен скоро вернется – и что?
– И… хм… что? – загнать Цукиено в угол было не просто. Он бы выскользнул и сейчас – если бы не «но». «Но» было довольно большое – размер так третий – и упиралось ему в нос каждый раз, когда Оми порывался исчезнуть.
– Его нет уже больше месяца! Почему эта деловая поездка тянется так долго? Почему я не могу ему позвонить? Почему ты не даешь мне номер его телефона?
Кажется, последнее обстоятельство злило девушку больше всего.
Ран недовольно нахмурился: о чем это она так хочет пообщаться с Кеном? Представить себе разговор оказалось на удивление просто.
«Кен-кун? При-ивет, это Мидори… Я тоже рада тебя слышать… Что делаю? Ну, раз уж ты спросил… Примеряю белье. Черное, шелковое, кружевное. Видишь ли, на мне сейчас как раз ничего нет – хотя, возможно, я и одену подвязки…»
Фудзимию перекосило.
– Ты говорил с ним обо мне? Уверена, что нет, – к этому времени пышный бюст школьницы практически полностью перекрыл Цукиено доступ кислорода. – Иначе бы он мне уже позвонил. Кен очень добрый и отзывчивый!
С этим было трудно не согласиться. Кен действительно был добрым и отзывчивым. Или же очень хорошо притворялся. Айе всегда нравилось думать, что добродушие брюнета – это маска, чрезмерная сладость которой призвана скрывать его отталкивающую сущность. Сейчас Ран был уже не так уверен.
Почему она продолжает приходить сюда? Ей не нужны цветы, она ведь никогда и ничего не покупает. И постоянно спрашивает о НЕМ.
– Оми-кун, ты передашь ему, что он мне нужен. Обязательно, слышишь?
«Корова, – подумал Ран с неприязнью – неожиданной и от того еще более интенсивной. – Черта с два… Мне он тоже нужен…»
И это была правда – как бы сильно ему ни хотелось это отрицать. Как ни печально, как ни горько, как ни мучительно больно – ему действительно был нужен Кен.
Краткий период эйфории, вызванный уходом Хидаки, подошел к концу – и вдруг оказалось: жизнь Рана оскудела. Нет, не на треть, и даже не на половину – арифметические правила сложения здесь почему-то не работали.
«Пока у меня был Кен, я знал, зачем я просыпаюсь по утрам. Даже если плохо засыпал с ночи. Я ненавидел его, но эта ненависть делала меня живым. Сейчас уже не делает ничто».
Оми оттянул тугой воротничок свитера и с облегчением вздохнул: Мидори наконец ушла.
– Не знаю, чем там прикрывается в другой команде Кен, – пробормотал себе под нос Бомбеец, – но, очевидно, не цветочным магазином. И как же сильно я ему завидую…
– Завидуешь?! – Йодзи укоризненно помахал сигаретой. – Ты должен его жалеть! Как ты вообще можешь представить себе жизнь без, – Йодзи обвел широким жестом зал Koneko и немного повысил голос, – наших прекрасных посетительниц.
Толпившиеся рядом школьницы обожающе захихикали.
– Неправдоподобно прекрасной, – Оми с тоской закатил глаза. – Эта девушка, Мидори… Она не хочет слушать никаких объяснений. Понятия не имею, о чем соврать ей в следующий раз…
Судя по расстроенной мордахе, Цукиено предчувствовал смерть от удушья. Чего не сделаешь для друга? И Балинез благородно принес себя в жертву:
– В следующий раз, Омитчи, направляй ее ко мне. Уж я-то сумею заставить девушку подумать о других – куда более приятных вещах…
-
-
15.01.2008 в 10:34«Я мог бы отступить на кухню, – подумал он язвительно, – или хотя бы в подсобку. Придумать себе какую-то работу. Вот только… для чего?»
Последнее время одной работы было явно недостаточно. Ран отчаянно жаждал общения и, вместе с тем, понятия не имел, как получить желаемое.
Позже он задумывался: почему, черт побери, не пошел к Кудо? Почему не к Оми? Почему не в церковь, не в исповедальню? Куда-нибудь – где были люди, желающие выслушать или поговорить вместо него. Сделать это было так легко – но он даже не подумал о возможности. Да и как иначе? Стойкий Ран Фудзимия, несгибаемый Ран Фудзимия, которому никогда и ничего не нужно – потому что у него в жизни есть ненависть к Такатори
«Ну, убью я его, – подумал он вдруг с отвращением, – а дальше-то что?»
Приходилось признать: с ликвидацией Такатори жизнь потеряет любую осмысленность. Каждый день Ран будет, словно заводная кукла, совершать необходимый, предписанный кем-то другим ритуал: встать, убраться, отработать смену в Koneko. Убить между делом наркодельца. Почистить зубы и лечь спать.
От этой картины его замутило, и все же, каким бы сильным не было отвращение к возникшему образу, Ран знал, что где-то так оно и будет.
«Потому что у меня ничего нет, – осознание свалилось на него словно снег: попав за шиворот, тот доставлял массу неприятнейших ощущений. Ран вспомнил, как Оми говорил то же самое Йодзи, после чего эти двое умудрились сблизиться еще больше. Только вот с ним ничего такого не произойдет.
«Потому что у меня ничего нет, – повторил он. – Совсем ничего. Меня лишило иллюзий мое собственное подсознание».
Дальнейшее только подтвердило выводы, к которым Ран успел прийти за эту ночь – длинную, бессонную, очередную в ряду изнурительных ночей, составляющих часть его личного ада. Раньше он думал, что ад был в глазах Хидаки – пытливых, внимательных, иссушающих. Рану казалось, он существует исключительно в этих глазах. Что ж, так и оказалось.
Хотелось бы списать это на бурное воображение, на галлюцинации, вызванные недосыпом и длительным стрессом, но... От себя не убежишь. Хватит, набегался уже, подумал Ран мрачно.
Это было так странно – и в некоторой степени смешно. Они окружали его, эти люди, претендовавшие на звание друзей, коллег, почитательниц… Ран криво усмехнулся: включать фанаток в число близких? Так низко он еще не опускался.
Они смотрели на него и не видели. Потому что смотрели сквозь. О да, разумеется, они его замечали – всего святого ради, он был уже слишком взрослым, чтобы играть в прятки! – снующим по магазину, по дому, по городу: тень, несколько более темная, чем другие. Они смотрели на него, но не видели: инстинктивно отворачиваясь – и даже не осознавая, что же, собственно, делают. Так отводят глаза от чего-то ужасного – настолько отвратительного, что мозг отказывается фиксировать даже мысль – чтобы, не дай Бог, она, эта мысль, не угнездилась.
«Я как ночной кошмар, не тающий с рассветом. Вот только кому я снюсь – и кто от меня проснется?»
«Почему я так его ненавидел? Почему одна только мысль, что я ему нравлюсь – а, может, даже больше, чем нравлюсь – приводила меня в раздражение?»
Трудно ненавидеть того, кому нравишься. Не просто трудно – глупо. Ведь направляя на тебя свои чувства, этот кто-то признает твою исключительность, твои высокие достоинства; он выделяет тебя из толпы, можно сказать, возвышает над ней. Ты восхитительный, утверждает симпатия, замечательный. Ты просто чудесный, даже если сам об этом не подозреваешь. Ты – маленькое чудо, ты – это ты, и я люблю тебя – просто за то, что ты есть.
Любовь должна была бы льстить – хотя бы потому, что Ран не очень-то понимал, за что – и как вообще его можно любить. Не понимал, за что он может нравиться. Что может нравиться вообще.
Чем больше он над этим думал, тем больше заходил в тупик.
Почему ОН? Почему не Сакура? Ран считал себя асексуальным, значит, дело не в поле, а в чем-то другом. И сколько бы он не бился, распознать это «что-то» не удавалось.
«Почему он видел меня? И почему я его ненавидел? Почему, твою мать? Почему, почему, ПОЧЕМУ?!»
Ран погружался в вопрос, словно в глубокий омут, снова и снова задавая себе это чертово «почему?» – только для того, чтобы, получив, наконец, ответ, жестоко в этом раскаяться.
«Потому что боялся, что смогу ответить взаимностью. Потому что чувствовал, что могу полюбить в ответ, привязаться к нему, подпустить настолько близко, что он станет моей слабостью. Потому что знал: он сумеет заполнить мою жизнь настолько, что и месть, и даже Айя отойдут на второй план. Потому что он мог сделать меня по-настоящему счастливым, а я не хотел этого: я не заслуживаю счастья. Поэтому стал мучить и себя, и его. Его – даже больше, чем себя».
Ран никогда не понимал, почему мучения Хидаки доставляют ему столько радости. Все объяснялось достаточно просто: раны людей, которых любишь, болят гораздо сильнее своих. Ран был не в состоянии воздать себе за то, что искренне считал своей виной: за Айю, за убийства – а посему позволил Кену искупать свои грехи, зарабатывая очищение через чужие страдания.
Осознание было ужасным.
«Неужели это правда? – спрашивал он у себя. – Неужели я действительно?.. Неужели я и вправду сделал?.. – Фудзимию заколотило. – Я чудовище. Мерзкий, отвратительный монстр, не смеющий жить. Господи ты, Боже мой!... Почему?! Почему меня никто не остановил? И почему ОН позволял мне? Почему Кен – никогда не проявлявший склонности к мазохизму – позволял мне проделывать с ним такое?»
Может, потому, что ОН знал? Потому, что понял все раньше – гораздо раньше? Потому ли, что знал Рана лучше – чем тот знал самого себя?
Айя расстроено покачал головой. Ответов на вопросы он не знал. Рану нужен был Кен – чтобы ответить вместо него. Ему просто нужен был Кен.
Айю раздражало, когда Кен вваливался в комнату и плюхался на пол – так привычно и обыденно, словно они были супругами с десятилетним стажем, осуществлявшими подобный ритуал на протяжении совместной жизни. Когда Кен начинал доставать его глупыми вопросами и бесконечной бессмысленной болтовней. Когда, положив локти на кровать и уперев подбородок в скрещенные руки, смотрел на него снизу вверх, словно язычник на восходящее солнце. Ран злился и, пытаясь оттолкнуть его с кровати, орал, чтобы Кен убирался. А Кен хватал его за ногу, пытался стащить на пол и громко хохотал, когда ему удавалось – когда взъерошенный и встопорщенный Ран хватал его за шкирку и вышвыривал вон, грозясь кастрировать, если Сибиряк еще хоть раз.. хотя бы единственный раз… Кен возвращался через полчаса, скребясь под дверью до тех пор, пока доведенный до ручки Ран не впускал его – лишь бы получить, наконец, благословенную тишину. Словно собаку с прогулки, подумалось ему, и тонкие бледные губы изогнулись в улыбке.
-
-
15.01.2008 в 10:36– Ты любишь радугу, Айя? – Кен сидел на подоконнике и, поджав под себя правую ногу, задумчиво водил пальцем по запотевшему стеклу. За окном бушевала гроза, и Айя, пытавшийся найти спасение от мыслей в томике Платона, удивленно оторвался от книги: углядеть радугу среди грозовых туч было абсолютно невозможно. Словно подслушав его мысли, желтое лекало молнии аккуратно расчертило небо на две неравные части. Оконные стекла жалобно задребезжали.
– Почему ты спрашиваешь? – поинтересовался он с подозрением – наверняка, какие-то глупости! – пытаясь вспомнить, почему вообще пустил Хидаку в свою комнату, хотя еще вчера определенно пришел к выводу, что делать этого не стоит ни при каких обстоятельствах. Ах, да... Тот снова скребся под дверью.
– Потому что ты на нее похож, – улыбнулся Кен. У него была замечательная улыбка, теплая и нежная, трогательная, словно первая весенняя бабочка. Любой другой на его месте наверняка бы залюбовался: темный силуэт Хидаки на фоне окна напоминал этюды Гейнсборо, но Ран с неудовольствием нахмурился: так и есть, глупости.
– И чем? – поинтересовался он холодно. – Кривизной?
– Глупый, – Кен закатил глаза. – Цветовой гаммой, конечно же.
«Ну, разумеется – подумал Айя раздраженно. – И это я глупый».
– Красные волосы и фиолетовые глаза, – пояснил Кен. – Начало и конец радуги.
– Хнн, – приходилось признать: некий – пусть извращенный – смысл в утверждении все же присутствовал, что для Хидаки было так же характерно как для Кудо целомудрие.
– Говорят, – Кен мечтательно качал ногой, – если пробежать по радуге до самого конца, можно найти волшебный горшок золота. Что бы ты стал делать с золотом, когда нашел?
Ран устало потер виски: какой, скажите на милость, смысл продолжать это бессмысленный разговор? Если уж на то пошло, есть ли вообще смысл заводить разговоры с Хидакой? Люди не бегают по радуге, не находят волшебные горшки, не живут долго и счастливо, хотя, бывает, действительно умирают в один день. Он снова уткнулся в книгу, пытаясь углубиться в «Диалоги», смысл которых продолжал настойчиво ускользать.
– Ра-ан! – Кен не отставал.
– Хидака, отдолбись.
– Ну, Ран, – заскулил Кен.
Несколько минут Фудзимия пытался решить, что обойдется меньшей кровью: отложить книгу, встать и вышвырнуть ублюдка за дверь – или все-таки ответить на вопрос, уповая, что после этого Хидака, наконец, заткнется. Кена спасло провидение и подступающая мигрень: вставать не хотелось. Не хотелось даже шевелиться. Ран желал одного – холодный компресс, темную комнату и не дышать.
– Не знаю, – пробормотал Айя, решив пойти путем наименьшего сопротивления и даже не пытаясь думать над вопросом. – А ты? – ввернул он быстро, пока Кена не успел атаковать его новым, еще более глупым вопросом. По мнению Рана, мыслительный процесс Хидаки находился на уровне простейших одноклеточных, следовательно, обдумывание ответа должно было занять какое-то время. Если Рану повезет, достаточно долгое, чтобы началась их смена в Koneko. А если очень повезет, то смена успеет закончиться.
Разумеется, ему не повезло. Что, оглядываясь на прожитую жизнь – особенно последнее время – прекрасно вписывалось канон.
– Оставил бы, наверное, – пробормотал Кен смущенно.
Айе потребовалось некоторое время, чтобы расшифровать сообщение, и когда он, наконец, это сделал, фиалковые глаза с недоверчивым недоумением уставились на Хидаку.
– Оставил золото? – переспросил он, уверенный, что что-то неправильно понял.
– Ага, – Кен неловко ковырял подоконник.
– Оставил ДЕНЬГИ?
– Ну… да.
Айя закрыл глаза:
– И чему я удивляюсь? Ведь знал же, что ты кретин…
– Вовсе нет… просто я… Пусть их найдет кто-то, кому они нужнее, – пояснил свою мысль покрасневший от смущения Кен.
– Ты хочешь сказать, тебе они не нужны? – произнес Ран с иронией.
Кен пожал плечами:
– Вообще-то не особо. У меня есть все, что нужно, а того, что я хочу, за деньги не купишь…
Конец воспоминания.
– Когда он вернется? – Мэнкс, едва-едва успев занести ногу над порогом в гостиную, смерила Рана недоумевающим взглядом. С таким выражением ученый-энтомолог рассматривает редкую бабочку, раздумывая: оторвать крылышки сейчас – или же немного обождать, а затем насадить на булавку. Йодзи, сам в немалой степени удивленный вопросом, стряхнул сигаретный пепел на Цукиено. Оми, бывший по обыкновению в шортах, пронзительно взвыл, после чего схватил Кудо за ухо, пытаясь сместить внимание блондина в район своих обнаженных – и обожженных коленей.
– И тебе доброе утро, Айя-кун, – ирония в голосе секретарши мешалась с усталой покорностью: Йодзи, свято веривший, что к ожогу следует прикладывать холодное, предложил одолжить у Рана катану.
– Когда. Он. Вернется?
– Он? – Мэнкс повеселела. – Ты имеешь в виду Кена? Он тебе надо – зачем? Кажется, раньше ты не слишком жаждал его скорейшего возвращения – или возвращения вообще. С какой вдруг радости такие перемены? Проснулся утром и вдруг вспомнил что, недодушил?
Левый глаз Рана конвульсивно дернулся.
- КОГДА. ОН. ВЕРНЕТСЯ?
Судя по задумчивому взгляду секретарши, та искренне пыталась понять: как долго на нервах Абиссинца можно играть безнаказанно. Впрочем, заметив спазматически трепыхающийся глаз, благоразумно решила, что затягивать не стоит, и резко добавила:
– Понятия не имею. У Кена есть работа, которую не сделает никто, кроме него. Да и после того… Не думаю, что обратный перевод будет возможен. Лидер команды желает сотрудничать именно с Кеном. Мне кажется, что я уже упоминала…
О да, что-то такое она точно говорила. Глаза Рана полыхнули фиолетовым огнем: желает? Заинтересован лично?
«А почему бы и нет? – поинтересовалось сознание. – Многие люди любят сладкое А Кен наверняка медовый.»
Движимый первобытным инстинктом собственника, Ран рефлекторно потянулся к оружию, короткие волосы на затылке встопорщились, а в горле угрожающе заклекотало: мой!
Теперь уже Фудзимию глодала ревность. «Смотрит ли он на него так, как смотрел на меня? Позволяет ли ему то, от чего так глупо отказался я? Улыбается? Отдает себя? Дарит тело, которое принадлежит мне?»
Сознание Айи расщепилось на потоки: один неспешно омывал реальное существование, второй же тек в какой-то виртуальный мир, где обитал Хидака Кен и тот, кто им так живо интересовался.
Утро. Сейчас они, наверное, еще в постели. Нежатся. Темные волосы Кена разметались по подушке, длинные ресницы трепещут в такт дыханию – уже не сон, но и не пробуждение – нежный рот полуоткрыт, нос доверчиво уткнулся в грудь того другого, который у Айи почему-то стойко ассоциируется с рыжим телепатом из Шварц. Другой, улыбаясь хищной волчьей улыбкой, опирается на руку и, рассматривая сопящую рядом уникальность, пытается решить: дать ему поспать еще немного – или разбудить прямо сейчас и заняться утренним сексом.
Полдень. Самое время для спарринга. Где-нибудь в зале с приглушенным светом… в короткой майке, мешковатых шортах… глаза блестят охотничьим азартом, когда Кен с кошачьей грацией и почти балетной пластикой пытается достать противника когтями. Нет, поправляет Ран себя, не противника – партнера. Спарринг – и не только. Все прекращается, когда тот другой, парируя атаку, прижимает руки Кена к себе и, ухмыляясь своей обычной раздражающей улыбкой, неспешно целует. Его Кена. Тела касаются друг друга в манере, не имеющей ничего общего с боевыми искусствами. Грудь Кена тяжело вздымается, дыхание шумное и затрудненное, смуглые щеки заливает румянец, вызванный смущением и удовольствием. Другой повалит его на татами, не тратя времени даже на то, чтоб снять одежду. Он возьмет Кена – здесь и сейчас, и тот ему позволит. Карие глаза потемнеют от страсти, губы откроются навстречу чужому ненасытному рту, Кен сладко простонет имя…
– Как его зовут? – набросился Ран на Мэнкс в следующий раз.
Ухоженные брови секретарши утонули в челке. Визиты в Вайсс начинали походить на посещение балагана, где основные сборы делал рыжий клоун.
– Кого, Айя-кун? – поинтересовалась она терпеливо.
– Который заинтересован лично.
Йодзи, лениво развалившийся в кресле, вскинул светлую голову и впервые – за сколько времени? – по-настоящему взглянул на Рана.
«Поздновато опомнился», – подумалось тому с несвойственным злорадством.
– И чем же вызван этот интерес? – в голосе Мэнкс отчетливо звучала насмешка.
Йодзи вскинул в воздух длинную руку и голосом примерного ученика предложил:
– А можно, я скажу?
Судя по озорному блеску в глазах цвета болотного дягиля, Йодзи действительно было что сказать, правда, большую часть сказанного пришлось бы срочно метить купюрами.
– Омитчи, выйди-ка, – распорядился Кудо. – Вы проходите сексуальное воспитание только на следующей неделе.
– Зато мы уже изучали анатомию, – огрызнулся Цукиено, ненавидевший, когда с ним обращались словно с ребенком. – Хочешь, скажу, на что будет похож твой желудок после того, как Айя-кун вывернет его наизнанку?
– Господи, – пробормотала Мэнкс себе под нос, – а я-то, дура, удивлялась: чего у них на миссиях такой высокий КПД? Оказывается, все просто. Когда к тебе заявляется это, – пренебрежительный кивок в сторону долговязого Йодзи, – остается только умереть: от смеха, стыда или абсурда происходящего…
-
-
15.01.2008 в 10:36Вид Айи, исходящего от злости, порадовал не только Мэнкс. Частично изменив своим привычкам, Йодзи – вещь доселе неслыханная! – оставался дома через вечер, громко заявляя, что глупо упускать такой цирк – тем более, на халяву.
Ран дико злился, хоть и понимал: причин для насмешек у Кудо хватает. Вид человека, который тупо таращится в стену, после чего начинает рычать на обои, не слишком убеждает в дееспособности. А именно такой была его реакция: первая стадия наступала, когда он думал о Кене, вторая – когда думал о Кене с другим. Рычал Айя теперь постоянно, стоило только представить себе неисчислимое разнообразие возможностей, что можно сделать в сексуальном плане, если партнер согласен – или хотя бы не сильно сопротивляется. На кухне, в общественном транспорте, под прилавком магазина, в лифте – черт, в любом более-менее темном углу. Большую часть этих фантазий не пробовал даже Йодзи. Скрепя сердце, приходилось признать: либо у блондина все же имелись рудиментарные зачатки стыдливости, либо мысли Рана оказались даже грязнее, чем у Балинеза. Кен оказался вечным двигателем его эротического прогресса.
Теперь в придачу к естественной тени, Ран заимел две благоприобретенные. Не отводя ни на минуту глаз – как Кен еще совсем недавно – Кудо и Цукиено упорно таскались следом: Йодзи – чтобы не упустить ничего интересного, Оми – следить за блондином, не позволяя тому собственными руками вырыть себе могилу, и убирать из поля зрения Айи колюще-режущие предметы.
Жизнь стала смахивать на заколдованный круг: наблюдение постоянно напоминало о Кене, как результат, снедаемый ревностью Ран выкидывал очередной фортель; это, в свою очередь, подогревало интерес остальных – и они продолжали таскаться...
Ран стал обозначать того другого «Шон» – ассоциация с «Shi ne» – поскольку именно это ему и хотелось проделать с соперником.
У Рана накопилось слишком много вопросов – вопросов, ответить на которые мог только Кен. Он хотел разобраться с ними и привести, наконец, в порядок жизнь, которая с каждым днем все дальше мчалась под откос. А для этого нужно было встретиться с Кеном. Встретиться. Увидеться. Коснуться – для начала…
– Мне нужно с ним поговорить.
– Нет, – Мэнкс смотрела на него, словно сытая домашняя кошка, только что сожравшая канарейку. Требованья Айи ее забавляли, возможно, она их даже где-то записывала – доктор, следящий за развитием вялотекущей шизофрении.
– Почему? – поинтересовался он нарочито спокойно. Ран всегда верил в торжество интеллекта, в то, что, изложив свои требованья и пойдя на уступки, можно прийти к решению, которое устроит всех. Верил в слова «консенсус», «компромисс» и «стол переговоров». Сейчас он чувствовал себя одним из первых христиан, вера которых в период гонений проверялась на прочность.
– У него миссия.
– И?.. – пальцы Рана барабанили по ножнам. Мелодия подозрительно напоминала Шопена: соната си-бемоль минор, 3-я часть**.
– Ну, – Мэнкс держала паузу не хуже бродвейской актрисы. – Мы все знаем, как твое присутствие влияет на Кена.
– Возбуждает? – внес свою лепту Йодзи.
– Дестабилизирует! – рявкнула Мэнкс.
– Я ничего ему не сделаю! – огрызнулся Ран.
– Естественно – потому что никакого разговора не будет.
– Мэ-энкс... – сейчас как никогда раньше Ран смахивал на потрепанного с оторванным ухом кота, который обычно затачивал когти в кровавых драках на ночных крышах.
– А я? – теперь в разговор уже вклинился Оми. – Я могу увидеть Кен-куна?
Взгляд Мэнкс смягчился – пусть и ненамного.
– Мне очень жаль, Бомбеец… Нет.
Подросток медленно кивнул – больше себе, чем соглашаясь с утверждением Мэнкс. Кудо, остановившись на середине затяжки, сверлил темноволосую секретаршу недобрым взглядом.
– И... почему? – Оми ждал ответа, затаив дыхание.
– Кена нет… я имею в виду, в городе, – быстро поправилась Мэнкс, видя как бледнеет от испуга лицо Цукиено.
– И когда же он вернется? – поинтересовался Йодзи вкрадчиво. Еще один кот – домашний выкормыш, всеобщий любимец, рассматривающий год как один сплошной март.
– Я не собираюсь обсуждать с вами другие группы, – отчеканила Мэнкс жестко. – Впрочем, когда Кен вернется, он может с вами встретиться. Разумеется, – она смерила Айю презрительным взглядом. – Если захочет.
Судя по мстительной улыбке секретарши, вероятность этого была очень и очень невелика.
-
-
15.01.2008 в 10:37Ран лихорадочно обшаривал стену: где, где же этот чертов выключатель? Он ниже или, может быть, правее? Под ногами что-то страстно хлюпнуло. Опять.
Соваться без карманного фонарика сюда определенно не стоило. Вот уже четверть часа он безуспешно искал выключатель.
Хлюпанье сменилось чавканьем, причем – довольно голодным. Ран забеспокоился.
«Что бы это ни было, оно определенно не живое, – успокаивал себя он. – Я имею в виду… Кена нету сколько, месяц? Значит, уже около месяца это что-то никто не кормил. Столько без еды оно б не протянуло…»
Разве что кормилось самостоятельно.
Ран скрипнул зубами: где этот долбаный выключатель?!
Ран ожидал: включи в ней свет – и комната Кена окажется совсем обычной, одной из многих – в Koneko и в Токио.
Она оказалась похожей на полигон. Пол был усеян… чем-то. В подобных условиях на Земле когда-то зарождалась жизнь. Айя с любопытством уставился на прилипшую к ноге субстанцию. По остаткам обертки в ней удалось опознать клубничный пончик.
Возможно, то, что чавкало, было желе. Ран надеялся, что это было желе. Рассматривать другие варианты не хотелось.
В комнате царил не беспорядок – первичный хаос. Остатки пищи и спортивные журналы, футбольное снаряжение вперемешку с одеждой, сваленной на кучу и наверняка нестиранной, заляпанные грязью футбольные бутсы…
Ран подготовил себя к застарелому запаху пота и затхлости помещения, но различал лишь приятный, пусть и очень слабый аромат ванили. Еще один факт, усмехнулся он криво, которому наука не в силах найти объяснение.
С Кеном никогда и ничего не было обычным и закономерным. Ничего ожидаемого с ним тоже не происходило – вся жизнь Хидаки проходила вопреки: логике, здравому смыслу и превратностям судьбы. В некотором роде Кен являлся чудом – ходячим, дышащим и думающим (иногда).
Шаловливый ночной ветер раздувал занавески – перед уходом Кен забыл закрыть окно. Он всегда забывал сделать целую кучу вещей – что лично Ран считал необъяснимым. По мнению Фудзимии, сам механизм забывания заключался в том, что одна мысль вытесняла другую. С Кеном все было иначе – хотя бы потому, что там было особо нечего – и нечему вытеснять.
Ран вздохнул и направился к окну, мазнув рассеянным взглядом по соседней стене – после чего застыл как истукан, напрочь позабыв о незакрытых рамах.
Оттуда, со стены на него смотрел… он сам. Раздраженно сузивший глаза, сосредоточенно аранжирующий цветы, педантично убирающий в магазине, и даже улыбающийся (когда это такое было?). Так много фотографий, цветных, черно-белых – и на каждой он. Почти всегда один, и очень редко – с другими. Кен умудрился собрать больше снимков, чем когда-либо было у Рана, распотрошив для этой благой цели фотоальбомы Оми, в которых, как теперь припоминалось Айе, почти что не было его изображений – факт, который он тогда приписал цеховой солидарности с изгнанным Кеном. Для некоторых снимков он позировал (если можно сказать «позировал» про угрожающий взгляд, которым Ран на слове «Cheese» обычно награждал объектив), но в большинстве случаев он даже не подозревал, что его снимают. Очевидно, фотографировал Цукиено, пока Кен бесстрашно вызывал огонь на себя.
«Тот еще громоотвод», – подумал Ран хмуро, продолжая разглядывать снимки. По сути, стена была единственным чистым местом во всей комнате. Единственным местом, которое Кен удосужился убирать регулярно – и по собственному почину, что, зная Хидаку, действительно говорило о многом.
Это был не простой фотостенд – святилище, рака в которой Кен поклонялся Рану, словно божеству. Одержимость в чистом виде – кому и знать как не ему. Вот только мания самого Рана напоминала флюгер, вертясь от ненависти до… любви?
Он со свистом втянул воздух.
Неужели он действительно любит Кена? Раньше Ран посчитал бы эту мысль абсурдной, однако сейчас – он просто не знал. Знал только, что хочет, чтобы одержимость им Кена не прекращалась и не ослабевала. Опустившись на небрежно убранную постель, Айя смотрел на снимки, как погибающий от жажды – на оазис: черпая надежду, что страсть Кена не могла исчезнуть так просто, раз уж достигла такого размаха. Что он, Ран, – нечто большее, чем простое минутное увлечение, и всяко большее, чем пресловутый Шон, что Кен не может так просто взять и променять его на другого.
Фудзимия машинально мял в руках заскорузлую от крови рубаху, сиротливо брошенную у самого изголовья. Прощальный подарок Хидаки, который до сих пор никто почему-то не удосужился бросить в стирку. Вернее, в мусорник – уж слишком сильно он смахивала на лохмотья.
Возможно, Кен злиться на него (ха, только возможно?) – за то, что Ран его ударил и… Ран тяжело сглотнул – за все остальное. Но ведь это не повод вот так все взять и бросить, совсем не повод… Трудности бывают во всех отношениях – главное, пережить как-нибудь сложный период… Самообман – такой сладкий и соблазнительный – тихо баюкал его тревоги, возможно, даже усыпил бы, – не будь всего остального так много, и не носи оно такой откровенно паскудный характер.
«А ты бы вернулся? – спросил язвительно внутренний голос. – Ты бы простил, ты бы помнил?»
В горле образовался тугой непроходимый комок. «Я не хочу отвечать на этот вопрос».
«Вот именно, – хихикнуло альтер-эго, – так почему же ты ждешь, что он?… »
«Потому что это Кен, – ответил он яростно. – Потому что он невозможный и нелогичный, а внутри его – это: то ли магия, то ли проклятие, благодаря которому он может – и делает невозможное, потому что я хочу верить, потому что он – мой последний и единственный шанс, потому что ему никогда и ни с кем не будет лучше, чем со мной!»
«А хуже, – поинтересовался голос мстительно, – будет ли ему с кем-нибудь хуже?»
Ран замер, ища внутри себя ответа на пугающий вопрос. Пальцы конвульсивно дернулись, зарывшись в прорехи в крашеном хлопке. Отсутствующим взглядом он уставился на рваные дыры, зияющие на ткани чуть ниже нагрудного кармана; дыры, происхождение которых было для Рана очевидным, поскольку он уже видел их раньше – в количестве гораздо большем, чем хотелось бы. Следы от пуль.
Страх, что он не подходит Кену, отступил перед лицом гораздо более пугающих. Рубашка – Кен одевал ее на миссию Накахары. Неужели его ранили? Как, когда? Кто? Дрожащими руками Айя расправил ткань. Любая из этих ран могла оказаться смертельной – но если их было две… Ран сглотнул: перед глазами мутилось. Кен, неужели он…
-
-
15.01.2008 в 10:37Вместо ответа Айя потряс испачканной в крови рубашкой, привлекая внимание Мэнкс к изрешеченному сектору.
– Правила хорошего тона, – произнесла секретарша язвительно, – запрещают демонстрировать грязное белье окружающим, тем более – махать перед носом. Тебе следует побольше времени проводить на открытом воздухе, и меньше – с Кудо…
– Где Кен? – поинтересовался Ран спокойно.
Для Мэнкс, определяющей подводные течения беседы, по интонациям голоса, вопрос прозвучал обыденно. Знакомство с человеком исключительно по досье имеет свои недостатки, главный из которых заключается в следующем: чтобы по-настоящему узнать кого-то, с ним следует пожить. Вайсс жили с Раном больше года.
Сигарета выпала из ослабевших пальцев Йодзи, белесый дым тонкой струйкой змеился вверх. Апатичный вечно недовольный Ран раздражал, но был пригоден к сосуществованию. Спокойный Ран был ужасающ. Разница между двумя состояниями была тоньше волоса, и понимали вы ее уже слишком поздно.
Сейчас Ран был спокоен до неприличия. Склонив на бок красноволосую голову, он бесстрастно рассматривал Мэнкс, которая, проигнорировав вопрос, заменила ответ широкой снисходительной улыбкой.
«Она не скажет, даже если знает – а знает она наверняка...»
Быть вечно правильным и рассудительным скучно. Скучно делать то, что тебе говорят и то, чего ждут. Следовать правилам – писаным или нет, служить примером, образцовым для подражания – все это дико скучно, хотя в итоге все же окупается: никто и никогда не ожидает гадости. Зря.
Сильные пальцы сомкнулись на хрупком деликатном горле: лилейно-белое на снежном. Презрение в глазах Мэнкс сменилось недоумением и почти сразу – испугом: нажим на шею возрастал. Воздух, ставший вдруг дефицитным и колким, уже почти не проникал в гортань, перед глазами рябило... На заднем плане раздавалось истеричное «Айя-кун?!!» – и прочувствованный мат Балинеза.
Убивать Мэнкс Ран не собирался. Напугать – да, но не убивать. Это было бы ужасно глупо, а он не мог себе позволить совершить очередную глупость – не мог и не хотел.
– Айя! – остальные вцепились в него и – наплевать, что совместно – сумели-таки разжать пальцы, после чего Йодзи прижал Рана к стене, предварительно вывернув руки за спину. Мэнкс обмякла на стуле, хватая себя за горло и натужно, астматически дыша. Следы от пальцев наливались темным. Расширившись от ужаса, карие глаза смотрели на Рана с возрастающим недоверием:
– Ты… т-ты…
– Я, – согласился он спокойно, словно это не его, а кого-то другого пластали, словно рыбу у стены. – Где Кен?
Тон его голоса – спокойный, бархатисто мягкий – заставил Мэнкс испуганно сжаться и быстро втянуть голову в плечи.
– Айя! – в голосе Йодзи звучало предупреждение. – Какого черта ты творишь?!
Балинез говорил прямо в ухо, не просто говорил – шептал, как любовник. Наверное, именно так нашептывал Кену Шон – при условии, что Хидака был все еще жив.
– Мэнкс, – теперь Ран даже не пытался замаскировать угрозу. – Где он?
– В аду, – бросила та резко. – Хотя тебе это и так прекрасно известно…
Потребовалось какое-то время, чтобы сказанное дошло до сознания – после чего Ран прекратил вырываться. Йодзи отпустил его почти сразу же, слишком шокированный, чтобы держать в руках себя – не говоря уже о других – однако Айя даже не пошевелился. Вся его сущность противилась столь страшному осознанию, отторгала его – твердя: нет, нет, нет! Только не так, только не ОН!
К тому времени, когда Ран, наконец, сумел немного оправиться, Мэнкс уже ушла. А вместе с ней ушла возможность получить ответы на вопросы. Хотя о чем ему расспрашивать? И что она такого может рассказать? Начнет расписывать с этой своей ядовитой улыбкой, как страшно, как мучительно ОН умирал? Как на побледневших губах пузырилась кровь, а тело высыхало от пожирающей лихорадки? Рану почему-то казалось, что ЕГО уход должен быть нарочито неспешным. Что Кен не может уме… так просто исчезнуть. Это было не в его характере: Хидака никогда не искал легких путей – и не водил ими других.
– Кен-кун, – голос Оми сорвался на высокий фальцет. Подросток попытался откашляться, но это только ухудшило дело. Голубые блюдца глаз налились слезами, и вот он уже жалко хлюпал носом, размазывая по щекам соленые капли: чистый херувим, оплакивающий чужую смерть – такую раннюю и бессмысленную. Интересно, когда ОН умирал, ангелы плакали? Вряд ли… Да и зачем – такая компания… Хотя, может, если Кен там все переколотит – по своему неуклюжему обыкновению, они вышвырнут его обратно на землю? К нему… Ран чувствовал, как струятся, оставляя горячие дорожки, тихие злые слезы. Все не должно было закончиться … так… Все должно было быть по-другому. Сбивчивые объяснения, воссоединение и обязательный хеппи-енд. Кофе по утрам, любовь – неспешная, торопливая, иногда бурная, иногда нежная, и теплое успокаивающее присутствие. А что вышло? Что ему осталось?!
Ран тупо смотрел, как Йодзи дрожащими руками пытается прикурить сигарету. Лицо серое, в гроб краше кладут – нет, не надо – про гроб… огонек зажигалки дрожит так, словно выплясывает тарантеллу, глаза сухие – но лучше бы плакал, губы сжались в тонкую едва различимую полоску. Затем, словно придя к какому-то решению, блондин отбросил в сторону зажигалку и, подойдя к Айе, ударил в челюсть. Рот мгновенно наполнился соленым – кровь или слезы, подумал тот отстраненно. Кудо схватил его за отвороты куртки и затряс словно детскую погремушку:
– Какого черта ты на нее накинулся?! Ты… Ты хотя бы представляешь, что теперь будет?! Что они с тобой за это… Я не хочу, не хочу – так! – прорычал Йодзи, отталкивая Рана в сторону. – Только не еще один – не после того, как Кен…
Абиссинец пожал плечами и – где стоял – опустился на пол.
– А Айя? – обвиняющее продолжил Кудо. – Ты о ней подумал?
– Хн.
Ран не подумал – и впервые в жизни ему не хотелось. Хотелось заползти в колючий панцирь и свернуться там клубочком, хотелось снова превратиться в бессердечного ублюдка без страха и упрека – идеальное определение для рыцаря и убийцы. Вот только не было больше куда заползать: все его стены были снесены – стараниями того же Кена.
– Как же я тебя ненавижу, – пробормотал Ран горько, – и теперь я знаю за что – за то, что ты меня оставил.
-
-
15.01.2008 в 10:38Вайсс отпустили ему на скорбь четыре часа, после чего насильно выгребли из подвала, и, накачав по горло виски, отправили в постель.
Санкции от Критикер не наступили.
Его мир обесцветился. Краски, бывшие когда-то яркими, потускнели и выцвели до тусклого серого цвета, превращая окружающий мир в пугающее подобие сумеречной зоны. Если бы Кен был рядом, он бы пытался исправить дело коробкой цветных мелков, изображая на обоях вереницу человечков с огуречными туловищами и сучковатыми палочками рук… А Ран бы наорал и заставил их отмывать… Только вот Кена нет. Не на кого орать и срывать злость, не с кем быть – и любить тоже некого.
– Оми кун, а Кен-кун… – умоляющие интонации, которые Ран уже успел возненавидеть, поскольку они осмелились претендовать на Кена – его Кена, имели наглость что-то требовать от него, требовать ЕГО.
Оми сглотнул:
– Гм… Мидори-чан, я… я боюсь…
– Какого черта тебе от него надо? – прорычал Ран, чувствуя как вертится на языке привычное «Shi ne!». Неужели даже после смерти его – нас! – нельзя оставить в покое?
– Айя-кун, она ведь не знает…
– Айя-кун? – тонкий дрожащий голос и ничего не понимающие, зато насмерть перепуганные глаза – живое воплощение всех тех невинных, кого должны защищать охотники света. «А кто спасет меня – теперь, когда его нет?»
Ран закрыл глаза и глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки:
– Уходи.
– Ты забыл добавить «если вы ничего не покупаете», –прокомментировал Йодзи откуда-то из-за спины. Айя безразлично пожал плечами.
– Действительно, – вздохнул Кудо, – после таких заявок успокоительное – единственное, на что можно раскошелиться...
Некоторое время они молчали – чему Ран был искренне рад. Как оказалось, радовался рано.
– Айя… Кен…
– Заткнись, – оборвал он Йодзи грубо.
– Нет, Кен бы не хотел…
– Ты не знаешь, чего он хотел – и никогда не узнаешь, потому что он мертв.
– Но ты не можешь разрушать свою жизнь! – заорал в ответ Кудо.
– Не могу? Сколько себя помню, я только этим и занимаюсь…
Следующие слова дались Йодзи с огромным трудом.
– Я… любил Аску. До сих пор люблю. Думаю, всегда буду, но… Она мертва, Айя. Она мертва – а я живу дальше.
– Ты называешь это жизнью?
Через два часа Оми наконец сумел закончить расшифровку, но… Рану было уже все равно.
На этот раз была Бирман. В коротком жакете, пятнистой юбке, смотрящая на Айю так, словно у того внезапно отросли две – невероятно уродливых – головы. Кассета, Персия – ну, тут без изменений. Почти. На лидере Критикер толстый свитер, защищающий шею – прозрачный намек на то, что в случае чего следующим, кого возьмут за горло, окажется уже Ран.
Разумеется, Кудо просто не мог упустить такую возможность:
– Шея, значит? Ну-ну… – и доверительным тоном: – Лично я предпочитаю хватать за другие места: в купе с эффектом неожиданности позволяет достичь полной деморализации противника. Единственный побочный эффект, – Йодзи веско поднял вверх указательный палец, – отодрать потом сложновато. От себя и вообще…
– Охотники света, – экранный Персия наградил блондина укоризненным взглядом, – уничтожьте этих тварей тьмы!
После короткой паузы – с жалостью:
– Хотя бы на этот раз…
Миссия обещала быть легкой. Так, не миссия даже – прогулка. Никакой охраны, никаких людей. Прочей живности тоже нету. Опять бумаги, опять заброшенный завод.
– Многовато их что-то в этой истории, – Йодзи задумчиво вертел в пальцах сигарету: очевидно, плачевное состояние японской индустрии внушало ему серьезные опасения.
– Хнн? – сидевший в углу Ран даже не потрудился открыть глаза. Так было проще. Все, что ему оставалось, – дождаться темноты, отправится на задание и… Он еще не решил, умереть – или вернуться.
– Айя, – отделаться от Кудо, когда тот не хотел, чтоб от него отделались – сизифов труд: можно рвать пупок до бесконечности, однако в итоге придешь туда, откуда начал. – Ты что думаешь?
Некстати вспомнилось, как Кен, которого Йодзи доставал куда чаще, чем остальных (еще бы, и забавно – и безопасно), презентовал ему на Святки кляп, уповая, что Кудо поймет намек и наконец-то заткнется. Намек Йодзи понял, вот только истолковал его в обычной для себя манере. Заявление, что BDSM BDSMом, только он, Йодзи, себя в роли жертвы не видит, так что придется примерять обновку на Кена, в буквальном смысле выбило почву из-под ног Сибиряка. Около недели они играли в партизанскую войну – причем, партизанил в основном, Кен, тщетно пытавшийся доказать, что он не верблюд. На больше Кудо не хватило, и, дополнив подарок другими аксессуарами, он опробовал набор на миловидной покупательнице, в пику Кену имевшей темные волосы, карие глаза и гладкую загорелую кожу.
– Айя, ты все еще с нами?
– К сожалению, – буркнул Ран.
– Ну, – протянул Кудо нетерпеливо. – Тебе ничего не кажется странным?
– Хн… – протянул он неопределенно, подумав про себя:
«Кажется. Странно, как ты умудрился дожить до своих двадцать двух. Эх, жалко, что Кроуфорд тебе не мать. Знал бы, какое счастье вырастет – придушил в колыбели…»
Йодзи вздохнул, взглянув на него словно мать на нерадивое чадо: таблицу умножения выучили, задачи повторяли, чего ж по арифметике снова неуд?
– Айя, напрягись, – Йодзи многозначительно пошевелил бровями, всем своим видом намекая, что – если Айя еще не понял – дело определенно нечисто. Так многие люди, общаясь с иностранцами, полагают, что если говорить оч-чень медленно и открывать пошире рот, то те их все-таки поймут. Айя смежил веки и, устало потер виски, едва сдерживаясь, чтобы не нагрубить. Раньше он бы наверняка – капля по капле – выцедил из Йодзи информацию, даже если б ради этого пришлось закрыть Балинеза на неделю без еды, воды и секса – основание пирамиды в иерархии потребностей Кудо. Теперь ему было все равно. Хотелось плюнуть, свернуть это чертово совещание, которое так явно ни к чему не приведет, подняться в комнату Кена и, вдыхая уже почти исчезнувший запах ванили, потратить оставшееся время на размышления о том, как быть дальше.
– Айя! – напомнил о себе раздраженный Йодзи.
Интересно, если послать Кудо на хрен, он пойдет? И если да, то к кому?
– Господи, – блондин раздраженно помахал сигаретой в воздухе – И с кем я только работаю?
Будь здесь Кен, он бы не преминул огрызнуться:
«Ты?! С кем работаю я!»
Айя вздохнул и, признавая поражение, вновь смежил веки. Кен. Все мысли так или иначе вращались вокруг Кена, возвращаясь к нему – возвращая его. Ран помнил его каждую минуту – улыбающимся, веселым, полным бесшабашного мужества и наивной – вопреки всему – веры в справедливость. Сэр Кен, храбрейший из храбрых, последний рыцарь Круглого стола. Оковы и скрепы – лазурные, девиз «Бескорыстие», а вместо герба – громкий, неунывающий смех – так он смеялся до того, как Айя лишил его последнего повода для веселья.
– А тебе, Омитчи? – отчаявшись добиться толку от Рана, блондин с надеждой обратил свой взор к Цукиено. – Тебе ничего не кажется странным?
– Ну, собственно… да, – пробормотал подросток задумчиво – при этом больше обращаясь к самому себе, чем отвечая на поставленный вопрос.
– И?.. – подтолкнул его Кудо.
– Этот код… - Оми тяжело вздохнул. – С ним явно что-то не то. Я убил кучу времени, перепробовал все, до чего сумел додуматься – и вот вчера он открылся от случайной комбинации клавиш. Такое чувство, что я с самого начала ничего не мог поделать, что он бы все равно открылся – в определенное время. Словно от меня ничего не зависело. Словно все было подстроено с самого начала, словно со мной играли и меня…
– Поимели? – усмехнулся Кудо знающей улыбкой. – Омитчи, ты моя единственная радость! Иди сюда, дай я тебя поцелую.
Оми вздохнул и, пожав плечами, покорно подставил губы. Кудо, куривший за последний час уже седьмую сигарету, поперхнулся дымом, после чего смерил мальчика взглядом, недоумение в котором быстро сменилось задумчивостью.
– Мне еще долго так стоять? – поинтересовался Оми хмуро.
– Ну, – Йодзи обольстительно улыбнулся. – Если тебе надоело стоять, ты всегда можешь лечь.
– Йо-тан, – Оми страдальчески поморщился, – я так понимаю, ты хотел сказать просто «дай» – безо всяких поцеловать. Будь добр, в следующий раз выражайся точнее.
Задумчивость сменилась осознанием, что ребенок уже, оказывается, вырос, и смутить его – не смотря на ангельскую внешность – будет не просто. В отличие от Кена – тот начинал краснеть при упоминании об одних только бабочках и цветочках.
Йодзи вздохнул. Кен. Он судорожно вздохнул и растер сигарету, используя вместо пепельницы согнутую в ковшик ладонь правой руки. Скривился от боли, когда та обожгла нежную кожу линии жизни, разрывая прошлое и настоящее мелким ожогом. Он не смог защитить Кена – хотя полагал, что обязан. Как обязан защищать их всех – потому что он старше, прожженнее, опытней – все то, чем не является ни один из них. Но он не справился – и теперь Кен мертв. И остается только выть, потому что он в очередной раз налажал, потому что подвел Кена – как когда-то подвел ЕЕ, не сказав нужных слов, не оказавшись в нужном месте в нужное время. И ничего нельзя исправить, а все, что можно сделать, все, что ему остается – защитить остальных.
– Айя, – позвал Йодзи мягко. Абиссинец разглядывал угол с таким выражением, словно видел там то, чего не видят другие. – Что будем делать дальше?
Ран безразлично пожал плечами:
– То же, что и всегда. Пойдем и попытаемся остаться в живых.
Йодзи открыл рот, закрыл, снова открыл и принялся задумчиво жевать сигарету. Он что, последние полчаса разговаривал сам с собой? Конечно, приятно пообщаться с умным человеком, однако честно признаться, Балинез рассчитывал на несколько иной результат.
-
-
15.01.2008 в 10:38Вайсс отпустили ему на скорбь четыре часа, после чего насильно выгребли из подвала, и, накачав по горло виски, отправили в постель.
Санкции от Критикер не наступили.
Его мир обесцветился. Краски, бывшие когда-то яркими, потускнели и выцвели до тусклого серого цвета, превращая окружающий мир в пугающее подобие сумеречной зоны. Если бы Кен был рядом, он бы пытался исправить дело коробкой цветных мелков, изображая на обоях вереницу человечков с огуречными туловищами и сучковатыми палочками рук… А Ран бы наорал и заставил их отмывать… Только вот Кена нет. Не на кого орать и срывать злость, не с кем быть – и любить тоже некого.
– Оми кун, а Кен-кун… – умоляющие интонации, которые Ран уже успел возненавидеть, поскольку они осмелились претендовать на Кена – его Кена, имели наглость что-то требовать от него, требовать ЕГО.
Оми сглотнул:
– Гм… Мидори-чан, я… я боюсь…
– Какого черта тебе от него надо? – прорычал Ран, чувствуя как вертится на языке привычное «Shi ne!». Неужели даже после смерти его – нас! – нельзя оставить в покое?
– Айя-кун, она ведь не знает…
– Айя-кун? – тонкий дрожащий голос и ничего не понимающие, зато насмерть перепуганные глаза – живое воплощение всех тех невинных, кого должны защищать охотники света. «А кто спасет меня – теперь, когда его нет?»
Ран закрыл глаза и глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки:
– Уходи.
– Ты забыл добавить «если вы ничего не покупаете», –прокомментировал Йодзи откуда-то из-за спины. Айя безразлично пожал плечами.
– Действительно, – вздохнул Кудо, – после таких заявок успокоительное – единственное, на что можно раскошелиться...
Некоторое время они молчали – чему Ран был искренне рад. Как оказалось, радовался рано.
– Айя… Кен…
– Заткнись, – оборвал он Йодзи грубо.
– Нет, Кен бы не хотел…
– Ты не знаешь, чего он хотел – и никогда не узнаешь, потому что он мертв.
– Но ты не можешь разрушать свою жизнь! – заорал в ответ Кудо.
– Не могу? Сколько себя помню, я только этим и занимаюсь…
Следующие слова дались Йодзи с огромным трудом.
– Я… любил Аску. До сих пор люблю. Думаю, всегда буду, но… Она мертва, Айя. Она мертва – а я живу дальше.
– Ты называешь это жизнью?
Через два часа Оми наконец сумел закончить расшифровку, но… Рану было уже все равно.
На этот раз была Бирман. В коротком жакете, пятнистой юбке, смотрящая на Айю так, словно у того внезапно отросли две – невероятно уродливых – головы. Кассета, Персия – ну, тут без изменений. Почти. На лидере Критикер толстый свитер, защищающий шею – прозрачный намек на то, что в случае чего следующим, кого возьмут за горло, окажется уже Ран.
Разумеется, Кудо просто не мог упустить такую возможность:
– Шея, значит? Ну-ну… – и доверительным тоном: – Лично я предпочитаю хватать за другие места: в купе с эффектом неожиданности позволяет достичь полной деморализации противника. Единственный побочный эффект, – Йодзи веско поднял вверх указательный палец, – отодрать потом сложновато. От себя и вообще…
– Охотники света, – экранный Персия наградил блондина укоризненным взглядом, – уничтожьте этих тварей тьмы!
После короткой паузы – с жалостью:
– Хотя бы на этот раз…
Миссия обещала быть легкой. Так, не миссия даже – прогулка. Никакой охраны, никаких людей. Прочей живности тоже нету. Опять бумаги, опять заброшенный завод.
– Многовато их что-то в этой истории, – Йодзи задумчиво вертел в пальцах сигарету: очевидно, плачевное состояние японской индустрии внушало ему серьезные опасения.
– Хнн? – сидевший в углу Ран даже не потрудился открыть глаза. Так было проще. Все, что ему оставалось, – дождаться темноты, отправится на задание и… Он еще не решил, умереть – или вернуться.
– Айя, – отделаться от Кудо, когда тот не хотел, чтоб от него отделались – сизифов труд: можно рвать пупок до бесконечности, однако в итоге придешь туда, откуда начал. – Ты что думаешь?
Некстати вспомнилось, как Кен, которого Йодзи доставал куда чаще, чем остальных (еще бы, и забавно – и безопасно), презентовал ему на Святки кляп, уповая, что Кудо поймет намек и наконец-то заткнется. Намек Йодзи понял, вот только истолковал его в обычной для себя манере. Заявление, что BDSM BDSMом, только он, Йодзи, себя в роли жертвы не видит, так что придется примерять обновку на Кена, в буквальном смысле выбило почву из-под ног Сибиряка. Около недели они играли в партизанскую войну – причем, партизанил в основном, Кен, тщетно пытавшийся доказать, что он не верблюд. На больше Кудо не хватило, и, дополнив подарок другими аксессуарами, он опробовал набор на миловидной покупательнице, в пику Кену имевшей темные волосы, карие глаза и гладкую загорелую кожу.
– Айя, ты все еще с нами?
– К сожалению, – буркнул Ран.
– Ну, – протянул Кудо нетерпеливо. – Тебе ничего не кажется странным?
– Хн… – протянул он неопределенно, подумав про себя:
«Кажется. Странно, как ты умудрился дожить до своих двадцать двух. Эх, жалко, что Кроуфорд тебе не мать. Знал бы, какое счастье вырастет – придушил в колыбели…»
Йодзи вздохнул, взглянув на него словно мать на нерадивое чадо: таблицу умножения выучили, задачи повторяли, чего ж по арифметике снова неуд?
– Айя, напрягись, – Йодзи многозначительно пошевелил бровями, всем своим видом намекая, что – если Айя еще не понял – дело определенно нечисто. Так многие люди, общаясь с иностранцами, полагают, что если говорить оч-чень медленно и открывать пошире рот, то те их все-таки поймут. Айя смежил веки и, устало потер виски, едва сдерживаясь, чтобы не нагрубить. Раньше он бы наверняка – капля по капле – выцедил из Йодзи информацию, даже если б ради этого пришлось закрыть Балинеза на неделю без еды, воды и секса – основание пирамиды в иерархии потребностей Кудо. Теперь ему было все равно. Хотелось плюнуть, свернуть это чертово совещание, которое так явно ни к чему не приведет, подняться в комнату Кена и, вдыхая уже почти исчезнувший запах ванили, потратить оставшееся время на размышления о том, как быть дальше.
– Айя! – напомнил о себе раздраженный Йодзи.
Интересно, если послать Кудо на хрен, он пойдет? И если да, то к кому?
– Господи, – блондин раздраженно помахал сигаретой в воздухе – И с кем я только работаю?
Будь здесь Кен, он бы не преминул огрызнуться:
«Ты?! С кем работаю я!»
Айя вздохнул и, признавая поражение, вновь смежил веки. Кен. Все мысли так или иначе вращались вокруг Кена, возвращаясь к нему – возвращая его. Ран помнил его каждую минуту – улыбающимся, веселым, полным бесшабашного мужества и наивной – вопреки всему – веры в справедливость. Сэр Кен, храбрейший из храбрых, последний рыцарь Круглого стола. Оковы и скрепы – лазурные, девиз «Бескорыстие», а вместо герба – громкий, неунывающий смех – так он смеялся до того, как Айя лишил его последнего повода для веселья.
– А тебе, Омитчи? – отчаявшись добиться толку от Рана, блондин с надеждой обратил свой взор к Цукиено. – Тебе ничего не кажется странным?
– Ну, собственно… да, – пробормотал подросток задумчиво – при этом больше обращаясь к самому себе, чем отвечая на поставленный вопрос.
– И?.. – подтолкнул его Кудо.
– Этот код… - Оми тяжело вздохнул. – С ним явно что-то не то. Я убил кучу времени, перепробовал все, до чего сумел додуматься – и вот вчера он открылся от случайной комбинации клавиш. Такое чувство, что я с самого начала ничего не мог поделать, что он бы все равно открылся – в определенное время. Словно от меня ничего не зависело. Словно все было подстроено с самого начала, словно со мной играли и меня…
– Поимели? – усмехнулся Кудо знающей улыбкой. – Омитчи, ты моя единственная радость! Иди сюда, дай я тебя поцелую.
Оми вздохнул и, пожав плечами, покорно подставил губы. Кудо, куривший за последний час уже седьмую сигарету, поперхнулся дымом, после чего смерил мальчика взглядом, недоумение в котором быстро сменилось задумчивостью.
– Мне еще долго так стоять? – поинтересовался Оми хмуро.
– Ну, – Йодзи обольстительно улыбнулся. – Если тебе надоело стоять, ты всегда можешь лечь.
– Йо-тан, – Оми страдальчески поморщился, – я так понимаю, ты хотел сказать просто «дай» – безо всяких поцеловать. Будь добр, в следующий раз выражайся точнее.
Задумчивость сменилась осознанием, что ребенок уже, оказывается, вырос, и смутить его – не смотря на ангельскую внешность – будет не просто. В отличие от Кена – тот начинал краснеть при упоминании об одних только бабочках и цветочках.
Йодзи вздохнул. Кен. Он судорожно вздохнул и растер сигарету, используя вместо пепельницы согнутую в ковшик ладонь правой руки. Скривился от боли, когда та обожгла нежную кожу линии жизни, разрывая прошлое и настоящее мелким ожогом. Он не смог защитить Кена – хотя полагал, что обязан. Как обязан защищать их всех – потому что он старше, прожженнее, опытней – все то, чем не является ни один из них. Но он не справился – и теперь Кен мертв. И остается только выть, потому что он в очередной раз налажал, потому что подвел Кена – как когда-то подвел ЕЕ, не сказав нужных слов, не оказавшись в нужном месте в нужное время. И ничего нельзя исправить, а все, что можно сделать, все, что ему остается – защитить остальных.
– Айя, – позвал Йодзи мягко. Абиссинец разглядывал угол с таким выражением, словно видел там то, чего не видят другие. – Что будем делать дальше?
Ран безразлично пожал плечами:
– То же, что и всегда. Пойдем и попытаемся остаться в живых.
Йодзи открыл рот, закрыл, снова открыл и принялся задумчиво жевать сигарету. Он что, последние полчаса разговаривал сам с собой? Конечно, приятно пообщаться с умным человеком, однако честно признаться, Балинез рассчитывал на несколько иной результат.
-
-
15.01.2008 в 10:38Фонарик Айя не включал, решив обойтись без дополнительного освещения: не смотря на темноту, видимость была довольно хорошей – тем более что смотреть, по правде говоря, было не на что. Йодзи достались подвальные помещения, и теперь из коммуникатора то и дело доносились сдавленные ругательства, когда в процессе осмотра он стряхивал с себя очередную крысу.
Ран безразлично пожал плечами и взялся за ручку тяжелой мореного дуба двери, на которой красовалась полустертая надпись «Директор», попутно размышляя, такой ли за ней хаос, как в предыдущих кабинетах. Он осмотрел уже около десятка офисных помещений, причем назвать их офисными можно было только с изрядной натяжкой: мебели здесь было немного, да и та по большей части перевернута и разбита; выдвижные ящики безжалостно вырваны из пазов, развороченные картотеки изрыгают кипы пустых регистрационных карточек… Все в купе наводило на мысль: землетрясение и срочная эвакуация.
Кабинет был пуст – за исключением толстого напитанного пылью ковра и встроенного сейфа, неплотно прикрытая дверь которого призывала подойти и убедится: его уже кто-то опередил – потому что даже последний кретин не станет хранить документы в открытом сейфе.
Действительно, сейф оказался пуст. Ни тебе листа, ни даже жалкого обрывка бумаги, случайно зацепившегося за петли, ничего, что могло бы подтвердить их подозрения или навести на новый след. Черт, здесь не было даже пыли – просто черные издевательски блестящие стенки
– Не совсем то, чего ты ожидал, да, котенок? – спросил откуда-то из-за спины пугающе знакомый голос, тягучей сладостью напоминавший Балинеза.
– Кудо? Фудзимия, прекрати, подобные сравнения меня унижают.
«Йодзи бы тоже не прыгал от радости», – мрачно подумал Ран, захлопнув сейф и, наконец, повернувшись к сюрпризу лицом.
Поза Шульдиха – как и вся его жизнь – была тонко рассчитана на то, чтобы поражать окружающих. Тесный кашемировый свитер, мягкие мокасины и кожаные брюки – настолько тесные, что в них можно только моргать. На волосах – полыхающих ярким рыжим огнем – трейдмарковская бандана. Все – пронзительно белого цвета. Айя – воплощенное здравомыслие – скривился, чувствуя, как в преддверии затяжной мигрени заломило виски: как можно было отправиться в белом – на убийство? Ночью? И какого черта Шульдиха никто не видел?
Жалость во взгляде немца граничила с оскорблением:
– Ну, раз уж я все-таки здесь… Поиграем?
Ран вздрогнул: совсем как во сне. В его дурацком чертовом сне. Взрыв, тела, Айя-чан – и этот вопрос: поиграем? Он стиснул зубы, пытаясь изгнать назойливые воспоминания и сфокусироваться на текущем.
– Значит, я тебе снился? – голос Шульдиха превратился в ласкающее мурлыканье. – И мы во что-то играли? Во что-то интере-есное? – многозначительная пауза, полная невысказанных обещаний и заставляющая сжаться от ужаса: а ну как Кукловод действительно решиться их исполнить? – Впрочем, я сейчас посмотрю…
Хищные ментальные щупальца без труда проникли в мозг, мимоходом преодолев то небольшое сопротивление, которое Ран все же сумел им противопоставить.
– Тварь тьмы, тварь тьмы, демон ночи… – Шульдих бесцеремонно копался в аловолосой голове, выуживая из горького разнообразия мыслей касающиеся лично его. – Ну, и где?.. А вот оно. Хмм, Фудзимия, я разочарован. По правде говоря, я ожидал, что это будет что-то … с более яркой эротической окраской, что ли… А, впрочем, жаловаться грех – с твоей асексуальностью ты вряд ли сумел бы… ХММ? О, приношу свои извинения, насчет асексуальности я кажется поторопился… Ну надо же, кто бы подумал, что в тебе это есть… Шелковые шарфики, о – вот еще наручники… А Хидака отлично смотрится в этой позе – впрочем, в этой тоже… Может, как-нибудь поставить в нее Бреда? – в голосе рыжего появились задумчивые нотки. – А впрочем, нет, – решил Шульдих расстроено. – Когда первый испуг пройдет, Бред поставит в нее меня. И не факт, что выпустит…
Издав низкий горловой рык, Ран кинулся на немца, взбешенный, что Кукловод добрался до мыслей, которые он считал слишком интимными. Ран не стыдился ни фантазий, ни их откровенно сексуального характера. Просто для него они были сакральными: мысли о том, что и как могло бы быть у них с Кеном – могло, но не было и никогда уже не будет. Потому что Кен мертв, и все, что остается Рану, – придуманные воспоминания о никогда не существующем и непроизошедшем.
Шульдих с легкостью увернулся, прокомментировав раздраженное рычание противника «С-собака», после чего немного подумал – и добавил: «На сене…»
Схватка с Кукловодом походила на издевательство: все смертоносные атаки Рана пропадали втуне. Шульдих уклонялся за малую секунду до удара, злорадно скаля зубы каждый раз, когда в фиолетовых глазах по-новому загоралась надежда – быть может, сейчас? Еще – он никогда не нападал в ответ.
Ран ничего не понимал.
«Почему он не убил меня, когда была возможность? Почему не ударил со спины, когда я рассматривал сейф и был открыт для атаки?»
– Не обольщайся, котенок, – тонкие губы немца искривились в ехидной улыбке. Для постороннего наблюдателя – Голливуд: 32 белоснежных идеально ровных зуба. – Я могу сделать это в любую минуту, но… Во-первых, это было бы скучно, ты не находишь? А во-вторых… меня буквально разбирает: почему ты все еще жив?
– Почему я еще?...
Ему не следовало забывать, какой – несмотря на слегка глуповатую внешность – немец серьезный противник. Шульдерих, решивший, какой бы забавной не была игра, есть и другие, не менее интересные, в мгновение ока прижал Рана к стене, с легкостью блокируя оружие противника собственным телом. Впрочем, решил Айя невесело, чувствуя, как выходит из подчинения только что послушное тело, иллюзиями себя тешить тоже не стоило. Справиться с телепатом в одиночной схватке ему было явно не по зубам.
– Рад, что ты это понимаешь, – немец лениво провел по яремной вене пленника ножом, извлеченным не иначе как из воздуха: на теле его было спрятать просто некуда. Ну, не в штаны же пихать, в самом-то деле… – Итак? – он выжидающе смотрел на Айю.
– Хн? – опасность или нет, присущее красноречие Фудзимии не изменило.
Острое лезвие лениво – почти нехотя – взмыло в воздух и, покружив с минутку в районе ключиц, кровожадно вонзилось в плечо. Ран по-кошачьи зашипел.
– Правда? – высунув от пущего усердия язык, Шульдих старательным каллиграфическим почерком выводил на чужой плоти свое имя. – По подсчетам Кроуфорда ты должен быть мертв уже… Какого там числа вы убирали Накахару?... Третьего – или, может, четвертого?.. В общем, чертову прорву времени. А ты, – он обвиняюще ткнул Рану пальцем в глаз, – живой. Какого черта? Пророчества Кроуфорда сбываются всегда. По крайней мере, раньше…
– Пророчества? – переспросил Ран тупо.
– Ну да. Полезная штука, скажу я тебе – когда сбываются. Мне кажется, наш Бредли облажался впервые: рычит на всех – и даже на МЕНЯ! – взбешенный, словно кот, которому соседи прищемили дверью яйца, – немец склонил голову на бок, критическим взглядом изучая свое рукоделие. – Полагаю, с виньетками надпись будет смотреться получше. Итак, какого черта он тебя не пристрелил?
Ран конвульсивно сглотнул, чувствуя, как от обильной кровопотери к горлу желчью подступает дурнота. Кен. Одежда, кровь, следы от пуль. И тихое просящее «Не входи!»
– Ты, разумеется, понимаешь, убрать Накахару вам удалось лишь потому, что нам сказали не мешаться, – Шульдих украшал заглавную букву изысканными завитками в стиле рококо. – Тот еще ублюдок, доложу я тебе… К примеру вот, еще совсем недавно… Хотя тебе, – издевательский огонек в барвинковых глазах, – наверное, не интересно… О чем же я с тобой?.. Ах, да… Ты понимаешь, Бред все рассчитал. Вайсс убирают Накахару, тот – тебя (две разрывные пули в сердце – если вдруг тебя интересует). Исход не просто – сказочно благоприятный. Спасти тебя могло бы лишь небесное вмешательство. Тогда какого черта ты живой? Хотя не напрягайся – сам увижу…
Шульдих мог сделать это давно. Выпустить расспросы, пытки, издевательства – и просто вывернуть мозг Айи наизнанку, превратив по ходу дела самого носителя в фикус. Мог – но, разумеется, не сделал. Все это было слишком… просто, отметил безразлично Ран. Скучно. Нудно. Абсолютно не интересно.
– Вот именно. Да ты, похоже, начинаешь въезжать, – Шульдих копался в его сознании, словно хозяйка в куче зелени – морща нос и выбирая не слишком увядшую кинзу, которая при известных стараниях еще сгодится в употребление. Наконец набрел на то, что искал – и не сдержал злорадного смешка: – Хидака – что, опять?! Как мило! Пожертвовать собой ради друга – или больше, чем просто друга? Впрочем, нет – ты же с ним так и не переспал. И это не смотря на все фантазии. Которые так и останутся фантазиями, поскольку Кенни мертв как баклажан. И… Погоди-ка, он мертв – а ты до сих пор его... Фудзимия, – немец уставился на Айю подозрительным взглядом, – ты что, некрофил?
«Почему он тянет, почему не убивает меня? – подумал Ран устало.
– Да что ты все заладил, почему да почему? – спросил вконец озленный Шульдих. – Можно подумать, тебе просто не терпится, чтобы тебя убили! И… Погоди-ка, ты ведь вправду хочешь, чтобы я тебя убил! – Кукловод с недоверием смотрел в фиолетовые глаза, стывшие в ответ холодом и равнодушием. – Да ты же и сюда явился именно для этого!
Жизнь, чувство юмора которой было столь же ядовитым, как у Кроуфорда, поставила рыжего перед сложнейшей моральной дилеммой: убить Фудзимию, исполнив тем самым его заветное желание, или все же поступить назло и отпустить. И если да, тогда назло кому? Впервые в жизни Шульдих Вебер чувствовал себя обкраденным.
-
-
15.01.2008 в 10:38Айя почувствовал глупое и абсолютно несвойственное желание расхохотаться.
Меня обвиняет в ненормальности один из Шварц.
– С-сволочь! – Шульдих пнул его в лодыжку и обиженно засопел.
«Господи, – подумалось рыжему. – Ну почему если какая-то дурацкая ситуация, так обязательно я! Когда Кроуфорд узнает – а узнает он обязательно, – пророк вменил себе в обязанность быть в курсе особо унизительных моментов из жизни подчиненных, делая их при случае достоянием гласности, – он же меня со свету сживет! Шульдих Избавитель! Твою м-мать!..»
Прийти к какому-либо решению Кукловод не успел. Сильные руки оторвали его от Фудзимии и, хватив о каменную стену, выбили из легких кислород и приступ кашля. Шульдих контужено мотнул головой, приходя к выводу, что чудеса, наверно, все-таки случаются, раз уж его второй раз за последние полчаса умудрились застать врасплох – и главное кто, Ва-а-а-а!....
Раньше Рану казалось, что он боится презрения. Он ошибался: выносить чужое презрение оказалось легко. Пылавшее лазурным в глазах немца, оно не задевало – хотя бы потому, что тот для Рана ничего не значил. Все было бы совсем иначе, плескайся презрение в карих глазах. К счастью, они всегда смотрели только с беспокойством и тревогой. Вот как сейчас, когда их обладатель толкнул Рана за безопасную широкую спину, из-за которой тот мог разглядеть, как пальцы немца в суеверном ужасе выписывают крестное знамение.
– Х-хидака? – Шульдих ущипнул себя за руку, пытаясь убедиться, что не спит и не бредит. – Это ты, что ли? Н-но как – ты же мертв!! Я видел, – кивок в сторону Рана, после чего выражение мистического ужаса сменила гримаса типичной для Шульдиха злости. – Вот же ж сволочь! – прошипел он яростно. – Убил бы гада!
Тут же вспомнились недавние колебания – бить или убить. Рыжий внутренне застонал: если Бред только узнает… Если он только… Не если – когда, поправил себя Шульдих, чувствуя, как начинает раскалываться голова.
Лунный свет мягко скользил по лезвиям багнаков на руке Сибиряка.
«Интересно, а этот тоже хочет сдохнуть? – подумал немец мимоходом, запуская ментальные щупальца в голову брюнета. – Если да, то мы договоримся…»
Шульдиха ожидало разочарование. Хидака был переполнен желанием жить – и кучей других интересных вещей.
– Ха! – ухмыльнулся Кукловод криво, смерив Кена взглядом, в котором сквозило нечто, похожее на уважение. – Кроуфорд может быть спокоен. Судя по всему, это было действительно небесное вмешательство. Что в корне меняет дело, поскольку против Божьей воли не попру даже я. Так что auf wiederzehen***, котятки!
Немец отвесил элегантный поклон, и в следующий миг уже растворился среди ночных теней, оставив позади лишь терпкий запах «Hugo Boss».
Кен обвел комнату внимательным настороженным взглядом, после чего пожал плечами и извлек Фудзимию из-за спины.
– Ран.
«Это сон, – Ран ошеломленно смотрел на знакомое до боли лицо и понимал, что, к сожалению, сейчас проснется. – Это всего лишь сон – потому что он…. Потому что его… Вместо меня…».
Кен обеспокоено нахмурился. Нежные прохладные пальцы осторожно коснулись израненной плоти и аккуратно отогнули присохшую к ране ткань. Пытаясь определить серьезность ущерба, шоколадные глаза, обведенные глубокими темными синяками, внимательно изучали кровоточащее плечо и гневно сузились, сложив порезы в единое «Шульдих».
– Нужно скорее перевязать, – голос Кена был глухим, в груди клокотало от злости – на того, кто посмел причинить Айе боль, и на себя – за то, что позволил обидчику уйти так просто.
– Мой сон, – Айя протянул дрожащую руку к лицу, такому исхудавшему и заостренному, желая дотронуться до Кена, коснуться его, прежде чем проснется и Кен исчезнет. Кожа под пальцами оказалась теплой и мягкой. Ран недоверчиво ахнул, впервые по-настоящему присмотревшись к изможденному, смертельно уставшему – и, тем не менее, бесспорно реальному – Кену, и фиолетовые глаза угрожающе потемнели.
– Ах ты, ублюдок, – Ран с силой залепил брюнету в челюсть и, чувствуя как едкая боль обжигает костяшки, злорадно подумал, что Кену сейчас гораздо больнее. – Как ты посмел?! Как ты только посмел!!!
Ран продолжал колотить Хидаку, не обращая внимания на стреляющую боль в изорванной руке. Депрессия и апатия, ставшие такими привычными за последнее время, исчезли под напором ослепительной ярости. Он уже не помнил, когда в последний раз чувствовал себя настолько живым. – Если ты еще хоть раз… Хоть единственный раз!... Хотя бы подумаешь!!!
– Да знаю я! – заорал Кен сердито, вырываясь из цепких рук рычащего от злости Айи. – Если я еще хотя бы раз тебя коснусь, то ты меня убьешь! Не бойся, я совсем не собираюсь…
Договорить он не успел. Рванув его к себе и охнув – боль пронзила раненую руку, Ран запечатал рот Хидаки грубым требовательным поцелуем.
– Уйдешь, – произнес он через некоторое время, когда воздух в легких закончился, и стало ясно, что Кена все-таки придется отпустить – хотя бы на то время, что потребуется для пополнения запасов кислорода.
– Что? – Кен смотрел на него огромными на пол-лица глазами так перепугано и недоверчиво, словно и видел-то в первый раз в жизни, прижимая к саднившим губам дрожащие пальцы.
– Я убью тебя, если ты уйдешь, – повторил Ран угрожающе, притягивая его к себе для очередного поцелуя. Кен, ошеломленный происходящим, не сопротивлялся. Поцелуи с ним были сладкими, словно мед, обжигающими, словно пламя, пьянящими и терпкими, словно вино. Они были чертовски восхитительными – но Ран не собирался останавливаться на одних поцелуях.
«Так нельзя, – прошептал ему внутренний голос, – слишком быстро, слишком неожиданно, слишком внезапно – он еще не готов…»
«Заткнись! – оборвал его Ран. – Я ждал слишком долго – и не могу, не хочу ждать больше!» Тяжело дыша, он толкнул Кена к стене и принялся нетерпеливо лапать:
– Кен, хочу... Здесь… Сейчас…
Хидака, не доверяющий голосу, кивнул и конвульсивно обхватил его плечи. Айя недовольно зашипел: судорожно сжатые пальцы потревожили рану – и неловко завозился, пытаясь стащить с Кена суконный пиджак. Какого черта он таскает на себе так много всякой хрени?
– Айя, нет – мы должны перевязать твою руку, – для опьяненного страстью Хидака трезвел подозрительно быстро.
– Потом, – промычал Ран, покусывая брюнета за шею.
– С-сейчас.
– Нет.
– Д-да… – Кен дрожал осиной, но позиции не сдавал.
– Хн.
Ран обводил следы укусов языком, попутно размышляя о том, что Кен все еще способен осмысленно выражаться, что есть нехорошо, и что пора в связи с этим что-нибудь предпринять.
– Что значит хн? – Кен, почуявший недоброе, попытался было отодвинуться от Айи, но рука Абиссинца, долгое время безуспешно дергавшего ремень на джинсах брюнета, наконец-таки щелкнула пряжкой и коварно скользнула внутрь. Мыслительная деятельность Хидаки благополучно пошла на спад.
-
-
15.01.2008 в 10:38– Кудо! – прорычал Ран, чувствуя, как стыдливо сжимается в комочек полураздетый, с таким энтузиазмом отвечающий на ласки Кен.
– Йодзи? – Кен отчаянно завозился, пытаясь одной рукой оттолкнуть Рана, а второй – поддерживать сползающие джинсы.
– Кен?! – в отличие от остальных, Кудо в материальности Хидаки не сомневался: редкий призрак стонал так страстно, когда ему наставляли засосы. – Кен! Ты как! Ты здесь! Ты живой! Кен! – отшвырнув неизменную сигарету, он кинулся к Сибиряку и крепко сжал его в объятиях, преодолев всю комнату в два длинных аистиных шага. – Кен!
Объятия не продлились долго: бесцеремонно оторвав Йодзи от слегка дезориентированного Кена, Айя властно притянул брюнета к себе и угрожающе оскалился в сторону Кудо:
– Какого хрена ты здесь делаешь?
Йодзи изумленно уставился на лидера:
– Какого хрена? Как это, какого? Мы на миссии – или где? Ты уже больше полчаса не отзываешься – что мы должны были подумать?! Впрочем, – пробормотал блондин себе под нос, окинув задумчивым взглядом растрепанного Хидаку, – что бы мы себе ни думали, правильно не угадал никто…
Кен смущенно заалел и поспешно уткнулся в Айю, отказываясь после столь безнравственного поведения смотреть в лицо широкой общественности.
– Кудо, выйди! – проскрежетал Ран, испытывая смутную надежду, что произойдет чудо – и секс все-таки состоится.
– Это еще зачем? – судя по озорному блеску в зеленых глазах, вопрос был задан исключительно из вредности.
– Затем, – горячее дыхание Кена обжигало шею, и думать – по крайней мере, о Йодзи – становилось все труднее.
– Но, Айя, мы на миссии, и только очень веская причина…
– У меня она есть, – пробормотал Ран сдавленно: теперь Кен не только дышал, но еще и прижимался.
– Веская?
– В-веская.
Кудо принялся копаться в поисках сигарет.
– Достаточно веская?
– Чертовски.
– Ну, тогда… – теперь Йодзи шарил по карманам в поисках зажигалки, и его нарочито медленные движения доводили Айю до истерики. – Впрочем, даже если так, мы не можем себе позволить длительной…
– Полчаса, – оборвал его Ран. Кен, поправляя брюки, нетерпеливо заерзал, и Абиссинец едва сдержался, чтобы не наплевать на Кудо и немедленно не повалить брюнета на пол.
– По-ол часа? – Йодзи пощелкал зажигалкой и сделал вид, что задумался. – Нет, слишком долго и…
– Пятнадцать минут, – оборвал его Айя, кусая губы чтобы не орать: «Ну, когда же ты, сволочь, уйдешь!»
Кудо осуждающе поцокал языком:
– Целых пятнадцать минут – и это когда у нас такая ответственная миссия!
– На х… миссию! – прорычал Ран, обхватив Кена за талию и прижимая к себе – только чтобы тут же проклясть свою опрометчивость: округлый зад, трущийся о напряженные бедра, не слишком способствовал повышению самоконтроля.
Кудо укоризненно покачал головой:
– Я сделаю вид, что не расслышал.
– Ах ты!.. – Ран разразился непечатной бранью, особо красочные эпитеты которой Йодзи сопровождал одобрительными кивками. – Пять минут, – прорычал он в заключение. – Ты можешь нас оставить на пять долбаных минут?!
– Пять минут?! – переспросил Йози недоверчиво, после чего смерил Фудзимию укоризненным взглядом. – Айя, ты что, хочешь обидеть Кен-Кена?
Вот тебе и чудеса. Ран закрыл глаза и принялся медленно считать до десяти. Потом еще раз. И еще. Столь желанный секс с Кеном – и на полу, и у стены – откладывался на неопределенный промежуток времени.
«Я подожду, – убеждал он себя. – Я выдержу. Я сумею. Точно. Определенно. Наверняка. До дома. Не факт, что до комнаты, но до прихожей точно. Или, по крайней мере, до подъездной дорожки. Подъездная дорожка – это ведь дом – или еще нет?»
Кудо ехидно скалился – не иначе как читал мысли. У-у, то же мне, Шульдих непризнанный!
Ран пробормотал что-то невразумительное и потащил Кена к выходу.
До дома он не дотерпел, принявшись целовать Кена еще в машине, на заднее сидение которой толкнул еще у завода, посоветовав Оми, на радости пытавшемуся вклиниться между ними, пойти… и сесть рядом с Кудо.
Кен поначалу сопротивлялся, слишком хорошо осознавая, как многозначительно шевелит бровями в зеркале заднего вида Балинез, однако когда Ран умудрился стащить с него рубаху, разодрав ее в процессе на несколько равнобольших частей, перестал обращать внимание на досадные мелочи. И слава Богу, иначе ехидное Кудовское: «Ну не при детях же, в самом-то деле», отбило бы у него охоту к сексу до глубокой старости.
Когда брюки Хидаки находились на полпути к щиколоткам, Йодзи поставил машину в гараж, в качестве жеста доброй воли вытащив из салона упиравшегося Оми. Подросток находился прострации из-за того, что, во-первых, Кен-кун все-таки жив, а во-вторых, что они с Айей – если пока и не разговаривают – то хоть как-то общаются.
Краем сознания Ран отметил сухой щелчок выключателя, после чего в помещении воцарилась темнота. Теперь его вниманием владел исключительно Кен…
-
-
15.01.2008 в 10:40Ограниченное пространство машины, поскрипыванье кожаных чехлов и острый аромат физической любви. Айя, Айя… Ран! Никаких запретов, никаких ограничений. Руки Рана были везде, руки и рот, щедро изливавшие на него шквал запоздавшей с изъявлением страсти. Из горла Кена вырвался судорожный короткий всхлип, рычание Айи эхом отдавалось в ушах. Рот был полон крови – кажется, он поранил язык – в самом начале, когда кусал себя за губы, чтобы не орать. Или это была кровь Айи? Помнится – ммм – помнится… у Абиссинца было порвано плечо… кровавые ручьи струились из порезов, стекали на грудь, на живот – на него, когда Ран прижимался к нему, когда терся, когда входил… Кен плакал от того, что Рану больно, плакал и слизывал кровь, чувствуя на губах отчетливый привкус железа и соли, делясь этой горечью в очередном поцелуе. Отчаянно ласкал истерзанную плоть, погружая язык в глубокие порезы, потому что «поцелуй – и все пройдет». Боль смешивалась с удовольствием, и вскоре стало невозможно отделить одно от другого – толчки становились все сильнее, все глубже… Кен тяжело дышал и стонал от бессилия, тщетно пытаясь найти нужный ритм, подстроиться под судорожные рваные движения Айи, и, когда наконец их тела начали двигаться синхронно, завыл от счастья. Перед глазами вспыхнула сверхновая – ослепительная, яркая, зажженная для него Раном, и Кен закрыл глаза – чтоб не ослепнуть – но даже с закрытыми веками чувствовал, как она пульсирует – с каждым толчком, с каждым ударом разгораясь все сильнее, все ярче, сжигая мир, опаляя кожу…
– Ран, пожалуйста! – это становилось невыносимым. Еще немного и я сгорю, подумалось Кену, сгорю, рассыплюсь в пепел, развеюсь по ветру… – Ран. Ран, РАН!
Его тело взорвалось – небольшой компактный пакет С4 и Абиссинец вместо детонатора.
– Ра-ан, – пробормотал Кен, когда сумел оправиться достаточно, чтобы припомнить, что умеет говорить. Уткнувшись носом в шею Айи, Хидака задумчиво жевал длинную прядь соленых от пота красных волос.
– Хн? – Фудзимия, не выпускающий любовника из рук даже в момент блаженного беспамятства, поднял голову и смерил его подозрительным взглядом.
– Что дальше? – спросил Кен шепотом, желая услышать, что все хорошо, и одновременно страшась, что Айя скажет то самое «убирайся, ты мне не нужен…».
Несколько минут Ран пристально рассматривал его лицо – время, вполне достаточное, чтобы Кен успел трижды похоронить любые надежды – и, скупо улыбнувшись, клюнул любовника в губы:
– Полагаю, дальше мы перейдем в спальню. Мою – заснуть у тебя мне не позволит чувство самосохранения...
Ран проснулся, переполненный странным, непривычным ощущением довольства и счастья. Долго лежал, не открывая глаза, чувствуя, как путешествует по лицу любопытное рассветное солнце, а в воздухе витает сладковатый запах ванили.
Этой ночью ему снилась радуга. Она изгибалась до самого горизонта широким семицветным мостом, и Ран бежал по яркому полотну, веселый и беззаботный, зная, что в конце пути его ожидает волшебный горшок с золотом. Вместо денег у подножья радуги сидел Хидака. Поначалу Айя, обманутый в ожиданиях, требовал денег, но после длительных уговоров, в результате которых радуга от стыда окрасилась в насыщенный пурпурный цвет, пришел к выводу, что альтернативный вариант все-таки лучше.
– Мм, Кен, – он открыл глаза, рассчитывая на утренний поцелуй, а, может, даже и на что-то более существенное. Хидаки в комнате не оказалось. Ни его, ни одежды – только измятая подушка, на которой он вчера уснул. Паника когтистой лапой вцепилась в горло и угнездилась в груди напротив колотящегося сердца. Кен – где? Всего святого ради, куда подевался этот невозможный, невыносимый, глупый?.. Ванная, Ран попытался мыслить логически, ванная – или его комната, в конце концов, Кену ведь нужно переодеться. Еще он может быть в кухне – и в магазине тоже может, он может быть… «Где угодно, – злорадно ответила паника, – и ты никогда его не найдешь. Да и зачем ты ему – колючий, жесткий, ранящий? Возможно, именно в эту минуту он сейчас с тем, другим, пьет кофе, улыбается ему своей теплой, немного смущенной улыбкой и доверчиво трется щекой о большую ладонь.
– Где ты был? – спросит другой обеспокоено.
А Кен ответит:
– Боролся с прошлым. Боролся и победил, – и бросится в его объятья, и спрячет лицо у него на плече, и будет жить дальше – и никогда уже не вспомнит о тебе».
Ран вскочил и, путаясь в простынях, заметался по комнате: черта с два! Мой, верну, не отдам, не позволю!
«Правда? – зубасто ухмыльнулась паника. – Хотелось бы на это посмотреть…»
Наручники, решил Ран, осматривая комнаты, когда я найду его, закрою в спальне на неделю, выпуская – под честное слово! – не далее санузла, после чего куплю наручники и, пристегнув к себе, выброшу ключ. Чтобы у него даже в мыслях не было, чтоб даже не думал…
-
-
15.01.2008 в 10:40«А в это время ты уведешь его из дома черт знает куда, – подумал Ран с неприязнью, смутно сожалея, что не придушил секретаршу, когда у него была такая возможность.
Категорически отказываясь краснеть и смущаться, он запахнулся в простынь на манер римского сенатора, плюхнулся на табурет рядом с Кеном и, притянув брюнета к себе на колени, властно впился в полуоткрытый от удивления рот, после чего, не отводя вызывающего взгляда от Мэнкс, облапил Хидаку за талию и холодно отчеканил:
– Не отдам.
Невозмутимая словно сфинкс, Мэнкс только выгнула бровь, продолжая пить кофе мелкими деликатными глотками. Йодзи улыбнулся знающей улыбкой сатира и одобрительно пробормотал: «Моя школа!». Кен отчаянно покраснел и попытался освободится из крепких объятий, за что был награжден довольно чувствительным шлепком чуть ниже поясницы.
– Айя! – произнес он возмущенно.
– Хн? – решив бороться с противником его же оружием, Ран выгнул каштановую бровь и без зазрения совести отпил из кеновой чашки.
– Отпусти меня!
– Нет.
– Но ты же не можешь…
– Могу. И прекрати ерзать.
– А если я не прекращу? – вызывающе нахмурился Кен. Ран поставил чашку и в упор уставился на любовника, после чего пожал плечами и покрепче прижал к себе, давая понять, какой эффект производит на него ерзанье Кена – и чем тому придется за это расплачиваться.
Шоколадные глаза потрясенно расширились:
– Н-но т-ты… Т-ты… ведь… ночью… столько р-аз… – Кудо заинтересованно поднял глаза. – Айя, отпусти меня!
– Нет.
– Айя! - взмолился Кен жалобно.
– Shi ne.
– Ладно, молчу, – Кен покорно вздохнул и замер, стараясь не только не ерзать, но даже практически не дышать.
Ран подтолкнул к нему кофе и повернулся к Мэнкс:
– Там не было никакой информации.
– Мы знаем, – кивнула она.
Ран смерил Балинеза угрожающим взглядом.
– Собственно, – продолжала Мэнкс невозмутимо, – мы подозревали об этом еще вчера – когда узнали о предстоящем нападении на Айю-куна.
– Нападении? – теперь уже нахмурился Йодзи. – Но откуда вы могли?..
– Кен, – Мэнкс со стуком поставила чашку на стол и обвела присутствующих озорными глазами. – Кен-кун пророк.
В кухне повисла тяжелая тишина. Кен, чувствуя со всех сторон пронзительные и слегка недоуменные взгляды, попытался съежиться и снова опрометчиво заерзал.
– Ну ты, Хидака и сволочь, – в голосе Йодзи звучала неподдельная горечь.
– Ч-что? – Кен, в общем-то понимающий, что бурной реакции не избежать, однако рассчитывавший на толерантность и сострадание, недоверчиво поперхнулся. – Ну, знаешь ли, Кудо…
– Нет, это ты знаешь! – прорычал Йодзи обвиняюще. – Знаешь и молчишь! Как в тот раз, когда я пошел на оргию, вот только оказалось что трахать должны были меня – все тридцать девять человек! Или когда пошел купаться нагишом с той грудастой девицей, а в бассейне сломался обогреватель, и вода оказалась унизительно холодной! Или что устрицы не всегда способствуют повышению потенции, а вот еще…
– Достаточно, Йодзи-кун, – мягко прервала его Мэнкс. – Я думаю, мы все прекрасно знаем, какая у тебя насыщенная интимная жизнь…
Целомудренное подсознание Кена благоразумно выпустило большую часть информации после слова «оргия», оставив из сказанного лишь общеупотребительный минимум. К примеру, цифры.
– Тридцать девять? – пробормотал Хидака недоверчиво, уставившись в обеспокоенные фиолетовые глаза и умоляя подтвердить, что ослышался. – Он действительно сказал «тридцать девять»?..
Ран сочувственно кивнул и успокаивающе погладил его по спине.
– Я-я не знал, – пробормотал Кен, заикаясь.
– А то как же, – огрызнулся Кудо.
– Йо-тан, – вздохнула Мэнкс, – боюсь, что ты не справедлив к Кен-куну. Наш Сибиряк не является пророком в классическом понимании этого слова. Он видит… несколько иные вещи.
– Что-нибудь интересное? – оживился Йодзи.
– Жаль тебя разочаровывать, Балинез, но предвиденье не есть разновидность вуайеризма. Видения Кен-куна своеобразны потому, что рассматривают будущее одного-единственного человека.
– Эгоист, – заклеймил Кудо безапелляционно.
Мэнкс раздраженно закатила глаза:
– И это не Кен.
Когда Йодзи думал головой, он соображал быстро.
– Айя?! – спросил он недоверчиво, после чего кивнул сам себе и глупо ухмыльнулся. – Господи ты, Боже мой, это просто бесценно!
Айя в шоке пялился на встрепанное чудо, смущенно ерзающее у него на коленях с таким видом, словно желало провалиться под землю.
– Как?! – произнес Ран, когда наконец сумел заговорить.
Кен протестующе помотал головой и спрятал лицо в ладонях.
Счет вздохам Мэнкс за это утро шел уже на десятки.
– Вряд ли данный феномен имеет рациональное объяснение.
– Естественно, – вклинился Йодзи. – Мы ведь говорим о Кен-Кене…
– Его способности, – Мэнкс привычно проигнорировала и комментарий, и автора, – проистекают из маниакальной озабоченности личным благополучием объекта, – суровый взгляд, которым она наградила Рана, подразумевал, что именно эту заинтересованность в благополучии Фудзимии сама Мэнкс находит необъяснимой. – Поначалу это было что-то вроде сильной интуиции, которая со временем переросла до уровня видений. Первое по-настоящему сильное возникло в деле Накахары. Разумеется, мы попытались выяснить механизм его действия, но… – она скорчила красноречивую гримаску. – Поэтому наиболее целесообразным представляется поместить Кен-куна туда, где его новые способности можно будет реализовать максимально.
– Кен возвращается в Вайсс? – получив согласный кивок, Оми радостно заверещал.
Мэнкс сдержанно улыбнулась. Ну что же, если это все, что требуется, чтобы пойти на мировую с Вайсс…
Айя был не склонен прощать так легко:
– Ты сказала, что он мертв, – произнес он обвиняющее.
– Я сказала, что он в аду, – поправила Мэнкс его мягко, – а для этого не обязательно быть мертвым. Кому и знать, как не тебе?
Он вернулся, Айя! Вернулся ко мне – насовсем! До сих пор не могу в это поверить! Он говорит, что я заслуживаю счастья – и это после всего того, что я с ним сделал. Я говорю ему, что он глупый, а он смеется и отвечает, что любит меня. Ну что ж, я думаю, мы оба правы. Часто я просыпаюсь ночью и смотрю на него до рассвета. Не из-за кошмаров – теперь я вижу их гораздо реже – я просто люблю на него смотреть. Он так забавно сопит в подушку и морщит нос, когда волосы щекочут глаза… Он любит прижиматься ко мне, а я люблю его обнимать – словно если я буду держать его достаточно крепко, он никогда не исчезнет… Я беспокоюсь, если он не рядом, если не вижу его, не касаюсь, не целую… Похоже на паранойю, да? Его это ужасно забавляет. Он говорит, что это страшно мило, но думаю, ему все это скоро надоест. Впрочем, у меня есть одна идея – я ведь все-таки купил те наручники… Вот и сейчас – его нет всего лишь пять минут, а я уже сижу как на иголках. Он говорит, нам с тобой нужно поговорить наедине – семья и все такое… Думаю когда ты наконец проснешься, он тебе жутко понравится – Кен очень похож на плюшевого медвежонка, которого ты хотела на Рождество в средней школе… Сейчас он пошел за кофе – с обезжиренным молоком. Говорит, что нужно следить за холестерином. Как будто мне что-то грозит – на нашей работе… А, впрочем знаешь, я ему благодарен. За все маленькие глупости, которые он делает, за все трогательные жесты, за его любовь – просто за то, что он есть. И, Айя, я хочу, чтобы ты знала… Если со мной вдруг что-нибудь случится… если я умру в его руках, знай: я умер счастливым – это наверняка будет смерть от оргазма.
Конец
__________________________________________________________________
* Длина катаны составляет 95-120 см, вакидзаши – более короткий меч (общая длина 50-80 см).
** Похоронный марш.
*** (нем.) до свиданья