Верни мои предметы фетишизма!
читать дальшеМой личный ад, мой личный Цербер
Мой друг, послушай, что тебе скажу я:
Он, как змея, мне преграждает путь.
Куда я ни ступлю – повсюду он.
Я выразился, кажется, понятно?
"Король Иоанн"
Любопытный солнечный луч скользнул по створчатой черепичной крыше, нырнул в полутемную комнату, пробежал по дощатому полу и, натолкнувшись на угрожающий взгляд фиолетовых глаз, поспешно ретировался, испуганно распавшись осколками блестящих солнечных зайчиков. Смахнув за ухо длинную надоедливую прядь, постоянно лезшую в глаза, Айя откинулся на подушку и раздраженно скосил глаза на будильник. Мигающее зеленым электронное табло сообщало: восемь утра. Давно уже пора встать и проделать привычный утренний ритуал, благодаря которому жизнь – в общем-то, лишенная смысла – хотя бы в собственных глазах сохраняет налет благопристойной нормальности. Убрать постель, принять душ, привести комнату в состояние хирургической стерильности, затем одеться, пройти на кухню, выпить чашку жидкой грязи, которую Кудо называет «кофе» – а по пути столкнуться с НИМ.
Комкая простыни, Айя бессильно заскрежетал зубами, корчась, словно в огне, от разъедающей душу ненависти. Еще минута, пообещал он себе, малодушно оттягивая момент, когда наконец придется покинуть безопасную комнату и вновь целый день выносить ехидные насмешки Кудо и Цукиено, чувствуя на себе голодный внимательный взгляд.
Первую встречу с Хидакой Ран помнил хорошо: именно под ее знаком и развивались их дальнейшие отношения. Восседая на парапете высотного здания, словно готическая горгулья, огромными – на пол-лица – глазами Сибиряк рассматривал его одежду и оружие, перепачканные кровью валяющегося рядом трупа. Решив, что перед ним один из подельников Такатори, Ран попытался изрубить его в лапшу – и теперь сильно сожалел, что ему помешали. Позже, когда он наконец присоединился к Вайсс и узнал, что Хидака не имеет никакого отношения к человеку, погубившему его семью, брюнет стал для него лишь одним из многих, очередной безликой деталью в человеческом механизме, приведенном в действие, чтобы достичь поставленной цели. Вот только у Хидаки было на сей счет совсем другое мнение.
Ран не сразу понял, что происходит – да и как бы он смог? Его жизнь состояла исключительно из двух вещей: месть Такатори и забота о сестре. Еще Сакура. Возможно. Когда-нибудь. Определенно не теперь. Идеальная подруга: ее было так просто отставить в сторону и забыть… Что он и сделал: первые две страсти поглощали его без остатка.
А потом появился он. Хидака Кен, кодовая кличка «Сибиряк». Он был повсюду: его нарочитая жизнерадостность и неизбывное дружелюбие, глупые раздражающие улыбки и не менее глупые разговоры, дружеские тычки, попытки вызвать на откровенность и надоедливая забота. Он был с ним в сменах и на миссиях, на кухне, разведке, доставке. Он умудрялся просочиться в его комнату и задержаться под каким-нибудь бессмысленным предлогом, и Айя не выгонял его – исключительно, впрочем, потому, что ему было абсолютно наплевать на Хидаку – как и любого другого. Бывало, Сибиряк засиживался допоздна, долго бубня какие-то, никому кроме него не интересные футбольные байки, в то время как Ран тупо таращился в угол, медитируя под монотонный звуковой фон.
Он наконец понял, лишь когда обнаружил Хидаку в своей святая святых – палате Айи – со стаканом растворимого пойла, которое почему-то называлось шоколадом и стоило ужасно дорого. Очевидно, Хидака что-то говорил – Ран видел, как шевелятся смуглые губы, как мелькает между ровных зубов влажный язык, но не слышал ни слова. Он перевел взгляд на безжизненное тело Айи, а в голове неумолимо вертелась сказанная доктором фраза: чем дольше она спит, тем меньше шансов на пробуждение.
Потом смуглая рука Кена накрыла его ладонь, и вдруг до Рана дошло. Вспомнились случайные прикосновения и шуточные поединки, инициатором которых всегда выступал брюнет; его нарочитая неловкость и то, как запнувшись о ровно, в общем-то, лежащий коврик, он умудрялся упасть ему на колени, вспомнилось нежелание оставлять его наедине с покупательницами и совместные походы в кладовку, где так тесно, что приходится прижиматься друг к другу, вспомнился сумасшедший блеск в шоколадных глазах, многозначительное подмигиванье и ехидные улыбки Кудо… Вспомнив все это, Ран понял – и помертвевшими губами произнес:
– Коснешься меня еще раз – и я тебя убью.
Хидака понял хорошо – и то, что он сказал, и то, что нет – отпрянул, выплеснув на себя мутное коричневое варево, и выбежал из палаты, полоснув напоследок раненным взглядом влажно заблестевших глаз. С тех пор он никогда не смотрел на него по-другому – и никогда не оставлял в покое.
Вот так к двум страстям, владевшим жизнью Рана, прибавилась третья – ненависть к Кену Хидаке.
Его жизнь и здравомыслие медленно катились под откос. Глаза Хидаки следили за ним всегда – где бы ни был, что бы ни делал, куда бы он ни пошел. Они иссушали, выпивали, высасывали – словно устрицу из раковины – оставляя пустой известняковый панцирь, которым Ран закрывался от мира. Они проникали внутрь и грубо срывали защитные покровы, добираясь до глубоко запрятанного и все еще кровоточащего нутра. Они препарировали, рассекали ткани, сдирая одежду вместе с кожей. Кровь, которую перекачивало его сердце, была инфицирована этими взглядами. Он прятался в своей комнате, рыча и бросаясь на стены, приходя в неистовство от собственной трусости.
Айе казалось, что это его персональный ад – существовать в глазах Хидаки, получая перерыв только ночью, за плотно закрытой дверью – в ожидании новых мук в преддверии нового дня, но из убежища комната слишком быстро превратилась в тюрьму.
Эти глаза находили его даже во сне – конечно, если можно назвать снами мрачные кошмары, в которых два раскаленных темно-коричневых солнца, грозно пылающие на небосводе, заживо сжигают окружающий мир. И он кричал, кричал, кричал… Кричал – пока не срывал голос, а просыпаясь, беззвучно трясся под одеялом. Тяжелый липкий пот обильно покрывал тело. Ран корчился от омерзения, чувствуя, как прилипает к коже влажная простынь, и все равно кутался в нее, с опаской взирая по углам, суеверно боясь, что ОН наблюдает за ним откуда-то из темноты, словно древняя безликая сила, которой матери пугают непослушных детишек.
Ран упросил Цукиено пересмотреть график дежурств в магазине, чтобы никогда – никогда – не попадать в одну смену с НИМ. Теперь на миссиях он работал в паре с Кудо: терпеть раздолбаистые комментарии и манию величия блондина было куда как легче, чем одержимость Хидаки. Впрочем, миссии тоже стали происходить по-другому. Таких кровавых убийств город не видел уже давно. Статьи отводили им передовицу за передовицей, обвиняя власти в бездействии: неизвестный буквально издевался над трупами. Последний мертвец был особенно жалок: по несчастливой случайности у мелкого наркодельца Такэнаги Хаякавы были темные глаза и шоколадные волосы. Ран долго терзал катаной безжизненное уже тело и тихо радовался, представляя на месте Хаякавы ЕГО. Газеты кинулись ловить маньяка, настоятельно советуя гражданам не выходить по вечерам в одиночку.
Мэнкс неодобрительно качала головой, Йодзи понимающе хмыкал, но Айе было все равно – потому что Хидака продолжал смотреть. На НЕГО не действовали ни едкие слова, ни уговоры, ни смертельные взгляды. ОН был словно рок, на который нельзя повлиять, который нельзя уговорить, упросить. Айя с ужасом понял, что одержимость Сибиряка нельзя свести к обычному сексуальному влечению. Тогда он не выдержал – втащил Хидаку в кладовку и, швырнув к ближайшей стене, прошипел:
– Какого черта ты от меня хочешь?!
Шоколадные глаза были полны нежности и боли:
– Ничего. Я просто люблю тебя.
– А я тебя ненавижу, – выплюнул Ран мстительно. – Как же я тебя ненавижу!..
Паче чаянья после этих слов Хидака не испарился, не ушел, обиженно хлопнув дверью, и даже не исчез – лишь мягко ответил:
– Я знаю.
Айя словно обезумел. «Ненавижу, ненавижу, ненавижу, – ежедневно бросал он в Хидаку, мрачно радуясь каждый раз, когда ЕГО лицо искривлялось от боли, и закипая от гнева, что может выплеснуть свою злость только вербально. О да, теперь он даже не мог затеять драку – ведь это было именно то, чего так хотелось ЕМУ – иметь возможность снова коснуться Рана. Поэтому Айя терпел – терпел с трудом, стиснув зубы, в то время как гнев разъедал его изнутри, а требовательный взгляд ошкуривал снаружи.
Рану хотелось выдавить, вырвать эти проклятые глаза, чтобы остались одни только зияющие пустоты. Он представлял, как Хидака смотрит на него кровоточащими ранами, и тихо улыбался. Почему-то, увидев эту улыбку, покупательницы торопливо покидали магазин. Он уже не понимал, как долго это длится. Так было раньше – так было всегда. Казалось, так будет и впредь. Нет, вдруг понял он, с этого дня все будет по-другому. Зловещая улыбка скользнула по тонким губам. С этого дня, с сегодня – после вчера.
Миссия начиналась обычно: Мэнкс, кассета и – Персия, способный высокоморальными рассуждениями превратить в скучнейшую рутину даже массовый расстрел. Задание тоже не то чтоб из ряда вон: наркотики, контрабанда, проституция – воистину, под этим Солнцем нет ничего нового... Вайсс апатично рассматривали мишень. Даже Кудо, обычно встающий на защиту женщин, безразлично жевал сигарету, вытянув вперед длинные ноги. Мэнкс расшифровывала инструкции, на манер оперной певицы повышая голос в особо важных местах. Айя слушал вполуха, неуютно ерзая на стуле и недоумевая: то ли у него обострение, то ли Хидака сегодня ведет себя еще более невменяемо.
– В общем, – подытожила наконец Мэнкс, швырнув в них папкой с материалами, – прийти, убить, обобрать – ничего сложного. Работы-то – не сегодня-завтра его убьют свои же…
– Подождем? – предложил Кудо, прикидывая, хватит ли ему на сегодня резины или придется в срочном порядке бежать в аптеку.
– Все не так просто, – покачала она головой. – Важна не столько ликвидация, сколько данные. И вы их добудете.
Конечно. Естественно. Почему бы и нет?
Ответ на свой вопрос Ран получил гораздо позже.
До места добирались на темном неприметном фургоне, потому что на убийство не часто ездят в порше, а Йодзи скорей бы позволил оторвать себе яйца, чем тронуть драгоценный Севен. Оми остался в машине, координируя действия и прикрывая отход.
Все было легко. Проникнуть в дом, снять охрану, локализировать цель. Слишком легко, чересчур легко – обычно это не заканчивалось ничем хорошим. Не закончилось и теперь.
Ран замер перед темной дверью, глубоко вздохнув, мягко опустил пальцы на дверную ручку… и тут услышал его – тихий умоляющий голос откуда-то из-за спины:
– Не входи.
Резко повернулся, досадуя, что позволил застать себя врасплох – и столь же резко отпрянул: Хидака! Какого черта, нахмурился он непонимающе. Сибиряк должен быть вместе с Кудо, прочесывая дом в поисках людей и информации – тогда почему?.. Понимание пришло слишком поздно. Более странное, чем обычно поведение, слишком интенсивные взгляды, прямое неподчинение приказам... Значит он, наконец, не выдержал. Хн… Ну что ж, это должно было случиться. Он-то всегда знал, что Хидака ненормальный. Возможно, самый ненормальный из них. Больше чем Кудо со своим страхом спать в одиночку и заполняющий бессонные ночи избыточным сексом; больше чем Оми – с потерей памяти и украденным детством, даже больше, чем он сам – с вымороженной серединой, погибшими родителями и полумертвой сестрой. И все его дружелюбие, все улыбки, сладости, дети и уроки футбола ничего не меняли. Мир Хидаки разбился в тот миг, когда его выкинули из Джей-лиги и, объявив мертвым, убили любую надежду на возвращение. Конечно, он пытался кое-как склеить все заново – вот только неправильно сложил куски. В некотором роде, Хидака был опаснее их всех – потому что ему было уже нечего терять. Он свершил свою месть, убив Казе, и теперь его не держало – и не сдерживало ничто. Айя невольно поежился. Он боялся Кена. И все же никогда не позволял страху взять над собой верх.
– Пшел на ..! – Ран снова взялся за ручку, собираясь как можно быстрее покончить с делом, после чего полностью сосредоточиться на слетевшем с катушек Сибиряке. Быть может, я наконец смогу от него отделаться, мелькнуло в воспаленном от недосыпа и раздражения мозгу.
В огромных шоколадных глазах застыло умоляющее выражение:
– Не входи! – и чуть тише: – Я… прошу тебя!
Ран едва не сорвал дверь с петель – так спешил поступить назло. Лишь бы доказать, что Хидака ему не указ. Мне плевать на тебя, потому что ни ты, ни твои просьбы ничего для меня не значат! Ты ничто, меньше, чем ничто. Пыль под ногами. Мразь. Ублюдок. Дерьмо…
Он не успел. Тренированное тело врезалось откуда-то сбоку и опрокинуло на пол. Ран сдавленно охнул, пытаясь вцепиться в темные волосы и не позволить Хидаке войти в клинч, краем сознания отмечая, что в ближнем бою толку от катаны будет немного. Лучше бы это был вакидзаши*… Мелькнула мысль, что Хидака просто решил от него избавиться: убить – раз уж не смог заполучить. С глаз долой, из сердца вон. Как только что почти решился сам Ран.
Сибиряк отпрянул так же быстро, как и напал. Кубарем скатился с Айи, хватающего воздух широко открытым ртом, рванул на себя ручку двери – и кулем ввалился внутрь. Голова Рана тяжело гудела, очевидно, слишком сильно стукнулся о пол. Рот был полон крови, оставалось только догадываться, язык ли, губу – и когда именно он прокусил. Хлопок, еще один. Он собрал себя с пола и, стряхнув слабость, словно собака воду, вошел в комнату.
Все было кончено. Располосованный труп Кехэя Накахары лежал на столе. Кровь быстро напитывала шерсть эксклюзивного костюма и, растекаясь по столу, пачкала бумаги. Хидака стоял там же, поднеся к глазам правую руку и рассматривая ее с таким удивлением, словно никогда в жизни не видел ничего подобного. Услышав шорох, он повернулся и глупо выдохнул:
– Айя! – его голос был таким счастливым, что Ран поневоле опешил. Лицо Сибиряка светилось счастьем, индикатором которого служила широкая мальчишеская улыбка, способная выбить искры из сердца любого, кто ее заметил. Казалось, Хидака был искренне рад его видеть – словно сбросил с плеч невидимый груз, целый день клонивший к земле.
Именно тогда Ран его и ударил. Бил долго – пока не заболела рука – по чему доставал. В основном, по лицу. А ОН не сделал ни одной попытки защититься – только радостно повторял: «Айя, Айя... живой…»
Ран раздраженно оттолкнул его от себя и сплюнул на пол. Выйдя в коридор, столкнулся с Кудо и, мрачно кивнув в сторону кабинета, прошипел:
– Забери.
Никакой информации они не нашли.
Домой возвращались в напряженной тишине. Балинез и Бомбеец были слишком озабочены неудачей, чтобы спросить, почему Ран был столь озлобленным, а Кен – необычайно притихшим.
Айя сердито ворвался в дом и, не взглянув ни на кого, поднялся в спальню. Звонить Мэнкс прямо сейчас нет необходимости. Утром она придет, чтобы справиться о результатах, тогда-то они и обсудят произошедшее. Вот тут-то он и избавиться от Хидаки. Тонкие губы скривились в злорадной усмешке. Не совсем так, как хотелось бы – но на безрыбье... В любом случае, главное результат.
Мэнкс будет просто обязана прореагировать. Пока одержимость Хидаки создавала проблемы лично Рану, она не собиралась вмешиваться, однако теперь, когда Сибиряк поставил под угрозу миссию, у нее не остается другого выхода, кроме как вышвырнуть ЕГО из команды.
В душ Ран пошел в отличном расположении духа. Теплая вода колола кожу тысячью острейших иголок, заставляя напряженные мышцы ныть от удовольствия.
«Сегодня! Сегодня я, наконец, от него избавлюсь!»
Ему следовало чувствовать умиротворение, но… Опасаясь, что что-то пойдет не так, Ран умудрился взвинтить себя до такой степени, что и в штаны-то попал только с третьей попытки. Так не годится, урезонил себя он, где же твоя хваленая бесстрастность? Ледяная маска Фудзимии была одним из главных козырей в его колоде. Человек-айсберг, ледяная глыба. Не знающий страха, не подверженный эмоциям. Идеальный лидер, способный принять решение, основываясь исключительно на холодном рацио.
Он медленно спустился по лестнице и, пытаясь унять дрожь в коленях, вошел на кухню – нарочито не смотря по сторонам и как обычно не обращая внимания ни на кого, кроме себя. Другие заботили его только в том случае, если не функционировали как надо – или когда лажали. Как Хидака.
Скрипнув зубами: «Не думать, не думать сейчас! Все пройдет хорошо – и никак иначе», – плеснул в кружку уже изрядно остывший кофе, горько скривился, пригубив черную жижу, больше похожую на мутную взвесь (понятно, Кудо готовил), и, наконец, позволил себе оглядеть кухню.
Йодзи устало подпирал стену, уткнувшись носом в пепельницу, над которой вился замысловатый дымок. Оми что-то помешивал в кастрюльке, решив подменить блондина у плиты, раз уж тот и сидел-то с огромным трудом. Айя нахмурился. Интересно, как Кудо собирается справляться в магазине? Поблажек он давать не собирался: не щадя себя, глупо жалеть других.
Хидаки не было. Не было кому поедать глазами и будить спящих демонов. Ран знал, ему следовало обрадоваться: без этого назойливого присутствия он сможет обдумать предстоящий разговор с Мэнкс, изложив события таким образом, что необходимость ухода Хидаки из Вайсс не будет вызывать сомнений. Что с брюнетом будет дальше, Фудзимию не интересовало. Возможно, переведут в другую команду – Ран не испытывал иллюзий по поводу мнимой эксклюзивности Вайсс – и там он будет справляться лучше. Хидака создавал проблемы только находясь рядом с ним – возможно, если это препятствие устранить, ОН снова станет вменяем. Насколько это вообще возможно.
Ран набрал в рот кофе и попытался пропихнуть его в пищевод. Обрадоваться почему-то не получалось. Прежнее беспокойство вернулось, увеличившись вдвое. Что-то не так.
Чем больше он об этом думал, тем более странным казалось происходящее. Сибиряк не мог не понимать: после вчерашнего Ран попытается избавиться от него как можно скорее. Глупо упускать такой шанс – раз уж ОН сам дал ему в руки столь мощное оружие.
Хидаке следовало хоть как-то минимизировать ущерб – если он действительно хотел остаться в команде. Разумеется, идти к Рану самому – все равно, что лично заявить об уходе, но ОН бы мог – нет, был просто обязан – попросить остальных вмешаться в происходящее. Хотя не факт, что не просил. Возможно, они отказались, в полной мере осознавая всю безнадежность такого шага – или же согласились и теперь раздумывают, как бы половчее приступить к делу. Скорее всего последнее, судя по тому, как скривилась физиономия Кудо. Подтверждая его подозрения, Йодзи устало растер затылок и, вскинув мутные глаза, с похмелья так похожие на рыбьи, хрипло протянул:
– Айя, на счет Кена….
Кивнув сам себе – значит, все-таки последнее – Ран невозмутимо отхлебнул из кружки:
– Хм?
Это можно было расценить по-разному. При желании – как побуждение продолжать, скорей же всего, как предложение заткнуться на хрен и никогда больше не поднимать тему. Йодзи всегда был очень чуток к нюансам. Айя подозревал, что после первой сотни девиц этим умением в разной степени овладевают все – кто эту сотню через себя пропустил.
– Не знаю, что там у вас вчера произошло, но… Нам с Оми, – согласный кивок Цукиено, свидетельствующий, что тот целиком и полностью согласен с Йодзи, – это не нравится. Вы грызетесь, как кошка с собакой – а страдают другие. Мы. Дело. Невинные люди.
Айя вздернул бровь, метнув в мявшегося блондина полный ядовитой иронии взгляд. Последняя фраза прозвучала напыщенно и чрезвычайно фальшиво: словно Кудо примерял на себя личину Персии и пытался решить, подойдет – или лучше сменить имидж на более либеральный.
– Эти ваши постоянные ссоры… Проблемы, которые вы создаете… Так больше продолжаться не может.
– И не будет, – Ран со стуком опустил кружку на стол, и кофе – нехотя, словно ему было лень течь – выплеснулся на скатерть. Фудзимия недовольно поморщился: беспорядка он не любил. – Сегодня все проблемы этого плана будут решены раз и навсегда.
Йодзи, мысли которого путались в тяжелом алкогольном дурмане, порылся в остатках гламура и вытащил на свет довольную кривую усмешку. В голубых глазах Оми однако мелькнуло беспокойство: подросток не без основания подозревал, братаниями дело не кончится.
«Правильно думаешь, – ухмыльнулся Ран, чувствуя себя старым всевидящим и всезнающим змием. Гадом, поправил он себя и снова ухмыльнулся. От этой ухмылки Кудо перекосило, однако – поизучав в течение нескольких минут бесстрастное лицо Рана и несколько приободренный увиденным – блондин с энтузиазмом предложил:
– Так, может, сейчас и того?.. А то ведь Кен переживает. Не спустился к завтраку – и вообще… Даже из комнаты своей сегодня не выходил – ты должен что-нибудь…
Ну, надо же, подумал Ран, забавляясь, он действительно надеется на благоприятный исход. Ну, кто бы мог подумать? Йодзи-шлюха, Йодзи-пьяница, Йодзи-последний романтик…
– Йодзи-кун, – Оми схватил блондина за руку, пытаясь остановить и его, и надвигающуюся катастрофу.
«Только вот ничего у тебя не выйдет…»
– Приведи его, – распорядился Ран бесстрастно.
– Может, вам следует поговорить наедине? – предложил Йодзи-заботливый друг.
– Приведи его, – повторил Айя, холодно кивнув Оми.
Тот ушел и вернулся. Один.
– Где он? – Ран чувствовал, как горячим тугим комком ворочается в желудке предчувствие надвигающейся катастрофы.
– Не знаю, – Оми был на грани истерики. – Его нет в комнате, вообще нет в доме! В гараже его тоже нет, и в магазине – я проверял… Постель не смята. А на полу – вот это…
«Этим» оказалась черная хлопковая рубаха, в которой был вчера Сибиряк. Ран недовольно нахмурился: зачем он мне это показывает? Что в ней странного? В темных пятнах, заскорузлая, почти не гнется, словно наскипидаренная. Пахнущая потом и засохшей кровью. И что? В этом и состоит суть миссии: редкое убийство совершишь не запачкавшись. Правда, в таких случаях они старались избавиться от вещей как можно скорее. Все –даже Хидака. И если же ОН этого не сделал, значит…
– Он сбежал, – Ран сердито прикусил губу: как, как мог он так облажаться?! Он – изо всех людей?!... – Мэнкс – нужно звонить немедленно.
– По поводу? – помощница Персии стояла на пороге, растягивая губы в улыбке – фальшивой, как розовые елки, которые за бешеные деньги предлагают на Рождество. Короткое платье, узкий лиф, прическа, напоминающая взбесившегося дикобраза…
– Хидака. Он пропал, – бросил Ран коротко, с трудом подавляя желание рвать на себе волосы. – Вчерашняя миссия…
– С Кеном все в порядке, – оборвала она его. – Разумеется, – ехидная улыбка на слишком ярких губах, – если это о его благополучии ты так печешься...
– То есть? – игнорируя вето на курение в доме, Йодзи потянулся за сигаретой.
Мэнкс с интересом изучала собственные ногти.
– Возникли некие хм… обстоятельства… вследствие которых Хидаку-куна решено перебросить на другой проект. Жить он, разумеется, будет там же…
– Надолго? – Кудо задумчиво пощелкал зажигалкой и глубоко затянулся. Происходящее ему не нравилось.
– Не знаю, пока трудно сказать. Все будет зависеть от результатов.
– Вчерашняя миссия, – ввернул было Айя.
– Вы ничего не нашли, – кивнула она. – Но ты не волнуйся, – принимая во внимание присущую Абиссинцу бесстрастность, реплика прозвучала как тонкое оскорбление. – Уверена, Вайсс не могли сделать больше…
– Почему вы забрали его ночью? – Оми вызывающе оперся о стол, голубые глаза подозрительно сузились. – И почему мы ничего не слышали? Что это за обстоятельства, которые возникли так внезапно?! Где Кен – что с ним?!
– Вас это не касается.
– Черта с два не касается, ты, крашенная кукла! – прорычал Йодзи, швырнув сигарету в сторону и совершенно не заботясь, куда упадет пылающий окурок. – Кен наш товарищ, скажи ей, Айя!
– Да, скажи мне, Айя-кун, – судя по насмешливому тону Мэнкс, происходящее ее ужасно забавляло. Айя молча наклонился и, подняв с пола все еще тлеющую сигарету, растер в пепельнице.
– Хорошо, тогда коллега, – пошел на попятный Кудо, бросив на Айю обиженный взгляд.
– Уже нет, – отрезала она спокойно. – Сейчас он работает с другой командой.
– Но…
– Не стоит так переживать, - Мэнкс успокаивающе похлопала Оми по спине. – Кен-кун общительный, он быстро приживется. Немного неловкий – но за ним присмотрят. В конце концов, лидер команды лично просил за него. Очень, знаешь ли, заинтересован в кандидатуре.
Айя чувствовал себя обворованным.
Триумф Цезаря не состоялся.
Народ собрался, трибуны заполнили, хлеб раздали – а звери заболели. Так что, господа гладиаторы, обслуживайте себя сами, справляйтесь, как хотите.
Радуйся, черт тебя подери, радуйся! Ты ведь избавился от него – чего тебе еще надо?! Все кончено, слышишь, кретин, кончено! Тебе повезло – дико, чертовски, невероятно! Ты ведь так этого хотел, правда? Ведь правда?!
Больше тебе не придется видеть эту кислую физиономию с невменяемым выражением в темных глазах, опасаться, что ОН сделает что-то, чего ты так боишься, но до сих пор не отваживаешься признаться себе, что же это такое…
Можно вообще сделать вид, что его не было. Никогда в твоей жизни не было Кена Хидаки. Не только в твоей – его вообще не было. Не существовало. Никогда.
Ран тупо уставился на стол, на кофе, заливший клетчатую скатерть, на сигаретный пепел, плавающий в пролитой луже. И, наконец, улыбнулся – радостно, широко, от души.
Да, он, наконец, получил, что хотел. Все хорошо, все правильно. Все так, как и должно быть. И – рано или поздно – так будет не только в отношении Хидаки.
Чистая незамутненная радость оттого, что ОН, наконец, исчез, пропал, сгинул – вот он есть, а вот его нет – словно ядрышко при игре в наперстки с ловким карманником, затопила сознание. Айя зачем-то сжал кулак, затем разжал и посмотрел на пустую ладонь.
Похоже, день будет просто отличным. Не день, поправил он себя, – дни. Отныне и навсегда.
Наученный горьким опытом солнечный зайчик осторожно выглянул из-за занавески и, замерев на мгновенье на красноволосом юноше, нежно гладившем тонкие исхудавшие пальцы, поспешно юркнул назад.
«Он исчез, Айя, исчез, ты представляешь?! Я проснулся, а его нет. Это просто какое-то чудо – помнишь, как те, про которые мы так любили читать в твоей волшебной книжке со сказками?
Конечно, на самом деле все началось еще вчера. Он, наконец-то спятил! Я говорил им, что он опасен и бесполезен, и что рано или поздно произойдет то, что произошло, что он напортачит, но они мне не верили. И вот вчера он, наконец, слетел с катушек. Вмешался в миссию, нес какую-то чушь, пытался защитить мишень…
А я его избил. Ты ведь знаешь, я так долго ждал хоть малейшего, хоть крошечного шанса – и вот, наконец, свершилось. Не знаю, почему я его не убил – следовало, наверное… Он сидел там с этой идиотской ухмылкой, словно последний кретин, и мне почему-то вспомнился твой глупый щенок. Ну, тот, помнишь… От него еще не было никакой пользы, и он не мог запомнить ничего из того, что ты ему говорила – ты потом еще так плакала, когда он попал под машину.
В общем, я его не убил, а сегодня он пропал. Забрали в другую команду. Она так говорит, по крайней мере. Сначала я пожалел, что он ушел, а я так ничего и не сделал. Мне так хотелось напомнить Мэнкс ее слова – что он справляется, и рассмеяться прямо в лицо, но я спустил все на тормозах, как только узнал, что ЕГО не будет в моей жизни в обозримом будущем.
А, может, даже никогда. Я так на это надеюсь. Лишь немногим меньше, чем на твое пробуждение. Думаю, теперь ты проснешься очень скоро. Не смотря на то, что они говорят. Я верю. Чудеса всегда случаются, когда в них веришь, хотя и происходят, когда меньше всего этого ожидаешь. А случаются они точно. Я имею в виду, ОН ведь исчез, правда? Значит, нужно только верить…»
Мысленно мурлыкая что-то веселое, Ран ловко подрезал засохшие листья азалий и улыбнулся от избытка чувств школьнице, толкавшейся у стенда с полевыми цветами. Та отпрянула, словно чумная, и он едва подавил желание закатить глаза в типично кудовской манере. Да, он улыбается, это что, так необычно? А если даже да – ему-то какое дело? А, к черту – его настроение все равно будет отличным, не смотря на эту слабонервную идиотку. Потому что сейчас он наклоняется над конторкой, и никто – никто! – не смотрит, как натягиваются его джинсы, потому что он может спокойно зайти в кладовую, не боясь, что его опрокинут на мешки с торфом, потому что... Айя хмыкнул, просто потому, что.
– Оми-кун, а Кен разве не сегодня работает?
При звуке ненавистного имени Айя нервно шарахнулся и впечатался головой в витрину. Стекло издевательски загудело. Какого черта? Он гневно уставился на девицу в традиционной школьной матроске, слишком, впрочем, тесно подогнанной по фигуре. Может, она перепутала, и ей нужен Кудо?
– Боюсь, что нет, Мидори-чан, – Оми неодобрительно покосился в его сторону. До Рана вдруг дошло, что он продолжает пялиться на девицу, подняв садовые ножницы в классической мечной стойке.
– Но… как же так… – судя по дрожащим губам, ее это огорчило.
«Дура!» – едва не заорал Ран.
Цукиено сочувственно пожал плечами.
– А… когда он будет?
«Да кому он нужен!..»
– По правде говоря, я не знаю, – Оми тяжело вздохнул и расстроено потер переносицу. – Кен… он сейчас в командировке… Мы рассматриваем возможность расширения бизнеса путем открытия филиалов в других городах…
Хорошее объяснение, отметил Ран про себя, главное – правдоподобное. Только… Почему не сказать, что Кен уволился, а еще лучше – умер? Что его сбила машина – ужасный, трагический случай – а в доказательство предъявить залитую кровью рубаху наверху. Айя задумался, пытаясь сообразить, можно ли будет заработать на этой ветоши, если порезать ее на полоски и продавать их поштучно этим любительницам орошать слезами.
– Надеюсь, он скоро вернется.
«Надеюсь, что нет…»
Несколько раз в течение дня Ран ловил себя на том, что улыбается. Вероятно, с непривычки получалось не очень – иначе с какой стати Цукиено беспокоиться и предлагать ему лекарство от желудочных резей?
Впервые за долгое время Айя был счастлив. Почему-то казалось, что мистическое исчезновение Хидаки положит начало светлой полосе, и что отныне все дела пойдут на лад. Быть по-другому просто не могло.
Вечером он допоздна засиделся на кухне, где Оми в срочном порядке переделывал график, распихивая дни и сдвигая дежурства. Не потому, что было нечем заняться или так уж приятно общество Цукиено, сердито зыркающего исподлобья – слишком уж в хороших отношениях тот был с Хидакой – а просто потому, что больше не нужно было отсиживаться в комнате. Просто потому, что теперь он мог.
Из кухни все-таки пришлось уйти. Не выдержав прессинга, Оми с упреком попросил:
– Айя-кун, прекрати!
– Хн? – Ран с недоумением уставился на подростка, пытаясь сообразить, что именно ему следует прекратить. Может, дышать – раз уж он вообще ничего не делал?
– Пожалуйста, – маленький блондин возмущенно скрестил руки на груди. – Это даже хуже, чем когда пьяный Йо-тан пытается стащить с меня шорты, называя «Дорогая…».
Цукиено перекосило.
– Что я такого сделал?!
– Не сделал, а делаешь. Целый день – что-то ужасное со своим лицом. Не знаю, что это такое, но, пожалуйста, немедленно прекрати.
Улыбка, понял Ран кисло, он говорит о моей улыбке. Скривившись, он сгреб уже порядком остывший чай и, не говоря ни слова, пошел в свою комнату.
Открыв дверь, застыл на пороге, с интересом разглядывая длинные прямоугольники лунного света, лениво лежащие на полу. Его комната… поменялась? Не иначе как из-за Хидаки, усмехнулся Ран криво, с ЕГО уходом изменилось все. И в лучшую сторону.
Ночной ветерок гонял по комнате вкусный прохладный воздух, который, вперемешку с лунным светом, насыщал ее тишиной, покоем и умиротворением.
Теперь это была уже не тюрьма – но маленький гармоничный мирок, уютный и безопасный, в котором он мог бы жить – возможно, даже попытаться получить удовольствие от этой жизни. А если все же не получится…
Ран философски пожал плечами: он вовсе не собирался сидеть здесь вечно. О, нет, только не теперь…
Раздевшись и разбросав одежду по комнате, направился в душ, в глубине души недоумевая, какого черта он это делает. Беспорядок нарушал его же собственные правила, но, опьяненный уходом Хидаки, Ран ударился в него, словно в дебош. Ничего, один раз можно…
Долго тер мочалкой уставшее тело, недоумевая, чем Цукиено так не понравилась его улыбка. Придя к выводу, что нет ничего, чего бы не исправить практикой, решил, что завтра он потренируется на Кудо…
Швырнув мокрое полотенце в корзину для грязного белья, вернулся в спальню, в первый раз в жизни решив поспать нагишом. Щелкнул выключателем и быстро нырнул под одеяло. Никаких кошмаров, никаких страшных снов, никакого Хидаки. Наконец-то…
Ран проснулся от собственного крика, мелко дрожа под скользкой пленкой холодного пота. Отбросил со лба спутанные мокрые волосы и скрюченными пальцами вцепился в одеяло. Ему приснился Сибиряк.
Это было ужасно – самый страшный кошмар за последнее время. ОН вошел в комнату и, ухмыляясь своей глупой улыбкой, уставился на Айю:
– Не ждал?
Ран одеревенел. Он видел, как медленно, по-кошачьи, приближается Хидака, как жадно блуждают по обнаженному (и как ему только в голову пришло спать нагишом?!) телу ненасытные карие глаза, видел – и не мог пошевелиться. ОН протянул большую загорелую руку и осторожно провел большим пальцем по бледной щеке:
– Мм… Айя….
Хидака наклонился, а затем, как это бывает только в кошмарах, слился с ним воедино в жутком подобии сиамских близнецов, у которых одно тело, но две души.
– Теперь я всегда буду рядом, – прошептал ОН нежно. – Мы всегда будем вместе – и никогда не расстанемся. Никогда. Никогда. Никогда…
«Это сон, просто сон, просто сон», – обхватив колени, Ран раскачивался из стороны в сторону, словно испорченный маятник. Впервые за долгое время он чувствовал себя слабым, больным и беспомощным. Возможно, следовало попытаться уснуть еще раз, но – как бы сильно ему не хотелось спать – Ран просто не смог заставить себя закрыть глаза. Остаток ночи он провел, из последних сил таращась в темноту из-под опухших воспаленных век.
Тело настойчиво требовало отдыха, но Айя отказывал: все, что угодно, любые жертвы, любые муки – лишь бы никогда не видеть ЕГО снова.
Рану было интересно: если его комната так сильно поменялась, возможно ли, что сам Koneko тоже стал другим? И, если да, то каким?
Он кинулся исследовать дом с прилежностью ребенка, который, напуганный страшными историями полуспятившей няньки, вдруг обнаруживает, что чердак на самом деле – удивительное место, наполненное не всякой живучей дрянью, способной в любую минуту схватить за ногу и утащить под кровать, но массой разнообразных вещей, старых, покрытых пылью – и невероятно интересных. Изыскания проводил от чердака до подвала, заглядывая в каждый угол, в каждую комнату – кроме той, где когда-то жил ОН – рассматривая трещинки, трогая вещи, изучая, знакомясь – заново обживая дом, в котором находился уже свыше года.
С уходом Хидаки не изменилось ничего. И в то же время с ЕГО уходом изменилось все. И Рану хотелось уточнить, что же именно теперь было не так – не обязательно плохо, просто по-другому. Потому-то и ходил по дому, словно неупокоившийся призрак, нуждавшийся в хорошем экзорцизме, – нервируя Оми и доводя пребывавшего навеселе Йодзи до истерических колик.
Теперь он часто засыпал в гостиной. Стоявший там диванчик был коротким и колючим; спать на нем было практически невозможно: наутро болела спина и страшно чесалось тело. И все же, именно там Айя по большей части и проводил вечера – свернувшись в клубок и запутавшись ногами в тонком пледе из клетчатой шерсти. Потому что теперь можно было не прятаться и не опасаться, что пока ТЫ спишь, ОН проскользнет в комнату и сотворит что-либо противоестественное; можно было расслабиться и смотреть в потолок, не злиться и не сходить с ума, но улыбаться тонкой бледной улыбкой, которую из-за решительных протестов Кудо пришлось отрабатывать на зеркале.
Упиваясь свободой, Ран свыше недели умудрился прожить в карамельном дурмане – пока вдруг, подняв голову, не оказался один на один с безлюдным магазином и Кудо, который, распространяя вокруг тяжелые алкогольные пары, умудрялся спать с открытыми глазами. С Кудо, который, вдруг осенило Айю, теперь практически не показывался дома; о котором он не знал почти ничего, и до которого ему не было дела – пока блондин делал работу, за которую им так хорошо платили Критикер.
В душе Рана едва заметно шевельнулось сочувствие. Элементарное человеческое сострадание – впрочем, раньше он не испытывал и такого. Казалось, уход Хидаки извлек его из плотного эмоционального кокона, в который Айя заполз, когда разрушился его мир. Вот только вместе с радостью и нетерпеливым ожиданием счастья ОН умудрился выпустить массу других – как Ран цинично полагал – ненужных ощущений, от которых следовало поскорее избавиться. К сожалению, Айя понятия не имел, как это сделать. Вот и приходилось мириться с неизбежным, заново учась жить с чувствами, на которые он больше не считал себя способным.
Страдающий от зверского похмелья, Кудо выглядел под стать самочувствию. Красивое лицо было усталым и изможденным, приобретя тот особый прозрачно-восковой оттенок, которым иконописцы любят наделять святых. Глаза, обведенные темными кругами, покраснели и ввалились, дыхательный паттерн был рваным и поверхностным. Общее впечатление, возникающее при взгляде на Йодзи, было удручающим и вызывало единственное желание: облегчить мучения страдальца, добив его как можно быстрее.
Йодзи, Йодзи Кудо. Балинез. Его коллега. Можно даже сказать, член семьи – в некотором смысле. Задумавшись – в отношении блондина выражение «член семьи» могло считаться буквальным – Ран равнодушно пожал плечами:
– Кудо.
К чести Йодзи следует заметить, спал он чутко – как и полагается настоящему ловеласу, готовому в любую минуту схватить одежду и сигануть в шкаф. С трудом продрав мутные от усталости глаза, он смерил Рана недоумевающим взглядом:
– Чего?
– Ты выглядишь, словно кусок засохшего дерьма. Пойди приляг. Я справлюсь сам, покупателей сегодня немного.
– Сегодня? – ядовито переспросил Балинез. – Да ты просто чертовски наблюдателен! Специфика профессии или, быть может, личные заслуги?
Айя поморщился. Теперь желание добить Кудо не имело никакого отношения к гуманизму.
Изгнав Йодзи из торгового зала – редкому покупателю понравится созерцать физиономию, способную довести до заикания особо впечатлительных детей – Ран скинул его на попечение безотказного Цукиено. Или следует называть подростка Оми? Еще одна часть маленького гребаного мирка, к которому нужно приспособиться заново.
Мой друг, послушай, что тебе скажу я:
Он, как змея, мне преграждает путь.
Куда я ни ступлю – повсюду он.
Я выразился, кажется, понятно?
"Король Иоанн"
Любопытный солнечный луч скользнул по створчатой черепичной крыше, нырнул в полутемную комнату, пробежал по дощатому полу и, натолкнувшись на угрожающий взгляд фиолетовых глаз, поспешно ретировался, испуганно распавшись осколками блестящих солнечных зайчиков. Смахнув за ухо длинную надоедливую прядь, постоянно лезшую в глаза, Айя откинулся на подушку и раздраженно скосил глаза на будильник. Мигающее зеленым электронное табло сообщало: восемь утра. Давно уже пора встать и проделать привычный утренний ритуал, благодаря которому жизнь – в общем-то, лишенная смысла – хотя бы в собственных глазах сохраняет налет благопристойной нормальности. Убрать постель, принять душ, привести комнату в состояние хирургической стерильности, затем одеться, пройти на кухню, выпить чашку жидкой грязи, которую Кудо называет «кофе» – а по пути столкнуться с НИМ.
Комкая простыни, Айя бессильно заскрежетал зубами, корчась, словно в огне, от разъедающей душу ненависти. Еще минута, пообещал он себе, малодушно оттягивая момент, когда наконец придется покинуть безопасную комнату и вновь целый день выносить ехидные насмешки Кудо и Цукиено, чувствуя на себе голодный внимательный взгляд.
Первую встречу с Хидакой Ран помнил хорошо: именно под ее знаком и развивались их дальнейшие отношения. Восседая на парапете высотного здания, словно готическая горгулья, огромными – на пол-лица – глазами Сибиряк рассматривал его одежду и оружие, перепачканные кровью валяющегося рядом трупа. Решив, что перед ним один из подельников Такатори, Ран попытался изрубить его в лапшу – и теперь сильно сожалел, что ему помешали. Позже, когда он наконец присоединился к Вайсс и узнал, что Хидака не имеет никакого отношения к человеку, погубившему его семью, брюнет стал для него лишь одним из многих, очередной безликой деталью в человеческом механизме, приведенном в действие, чтобы достичь поставленной цели. Вот только у Хидаки было на сей счет совсем другое мнение.
Ран не сразу понял, что происходит – да и как бы он смог? Его жизнь состояла исключительно из двух вещей: месть Такатори и забота о сестре. Еще Сакура. Возможно. Когда-нибудь. Определенно не теперь. Идеальная подруга: ее было так просто отставить в сторону и забыть… Что он и сделал: первые две страсти поглощали его без остатка.
А потом появился он. Хидака Кен, кодовая кличка «Сибиряк». Он был повсюду: его нарочитая жизнерадостность и неизбывное дружелюбие, глупые раздражающие улыбки и не менее глупые разговоры, дружеские тычки, попытки вызвать на откровенность и надоедливая забота. Он был с ним в сменах и на миссиях, на кухне, разведке, доставке. Он умудрялся просочиться в его комнату и задержаться под каким-нибудь бессмысленным предлогом, и Айя не выгонял его – исключительно, впрочем, потому, что ему было абсолютно наплевать на Хидаку – как и любого другого. Бывало, Сибиряк засиживался допоздна, долго бубня какие-то, никому кроме него не интересные футбольные байки, в то время как Ран тупо таращился в угол, медитируя под монотонный звуковой фон.
Он наконец понял, лишь когда обнаружил Хидаку в своей святая святых – палате Айи – со стаканом растворимого пойла, которое почему-то называлось шоколадом и стоило ужасно дорого. Очевидно, Хидака что-то говорил – Ран видел, как шевелятся смуглые губы, как мелькает между ровных зубов влажный язык, но не слышал ни слова. Он перевел взгляд на безжизненное тело Айи, а в голове неумолимо вертелась сказанная доктором фраза: чем дольше она спит, тем меньше шансов на пробуждение.
Потом смуглая рука Кена накрыла его ладонь, и вдруг до Рана дошло. Вспомнились случайные прикосновения и шуточные поединки, инициатором которых всегда выступал брюнет; его нарочитая неловкость и то, как запнувшись о ровно, в общем-то, лежащий коврик, он умудрялся упасть ему на колени, вспомнилось нежелание оставлять его наедине с покупательницами и совместные походы в кладовку, где так тесно, что приходится прижиматься друг к другу, вспомнился сумасшедший блеск в шоколадных глазах, многозначительное подмигиванье и ехидные улыбки Кудо… Вспомнив все это, Ран понял – и помертвевшими губами произнес:
– Коснешься меня еще раз – и я тебя убью.
Хидака понял хорошо – и то, что он сказал, и то, что нет – отпрянул, выплеснув на себя мутное коричневое варево, и выбежал из палаты, полоснув напоследок раненным взглядом влажно заблестевших глаз. С тех пор он никогда не смотрел на него по-другому – и никогда не оставлял в покое.
Вот так к двум страстям, владевшим жизнью Рана, прибавилась третья – ненависть к Кену Хидаке.
Его жизнь и здравомыслие медленно катились под откос. Глаза Хидаки следили за ним всегда – где бы ни был, что бы ни делал, куда бы он ни пошел. Они иссушали, выпивали, высасывали – словно устрицу из раковины – оставляя пустой известняковый панцирь, которым Ран закрывался от мира. Они проникали внутрь и грубо срывали защитные покровы, добираясь до глубоко запрятанного и все еще кровоточащего нутра. Они препарировали, рассекали ткани, сдирая одежду вместе с кожей. Кровь, которую перекачивало его сердце, была инфицирована этими взглядами. Он прятался в своей комнате, рыча и бросаясь на стены, приходя в неистовство от собственной трусости.
Айе казалось, что это его персональный ад – существовать в глазах Хидаки, получая перерыв только ночью, за плотно закрытой дверью – в ожидании новых мук в преддверии нового дня, но из убежища комната слишком быстро превратилась в тюрьму.
Эти глаза находили его даже во сне – конечно, если можно назвать снами мрачные кошмары, в которых два раскаленных темно-коричневых солнца, грозно пылающие на небосводе, заживо сжигают окружающий мир. И он кричал, кричал, кричал… Кричал – пока не срывал голос, а просыпаясь, беззвучно трясся под одеялом. Тяжелый липкий пот обильно покрывал тело. Ран корчился от омерзения, чувствуя, как прилипает к коже влажная простынь, и все равно кутался в нее, с опаской взирая по углам, суеверно боясь, что ОН наблюдает за ним откуда-то из темноты, словно древняя безликая сила, которой матери пугают непослушных детишек.
Ран упросил Цукиено пересмотреть график дежурств в магазине, чтобы никогда – никогда – не попадать в одну смену с НИМ. Теперь на миссиях он работал в паре с Кудо: терпеть раздолбаистые комментарии и манию величия блондина было куда как легче, чем одержимость Хидаки. Впрочем, миссии тоже стали происходить по-другому. Таких кровавых убийств город не видел уже давно. Статьи отводили им передовицу за передовицей, обвиняя власти в бездействии: неизвестный буквально издевался над трупами. Последний мертвец был особенно жалок: по несчастливой случайности у мелкого наркодельца Такэнаги Хаякавы были темные глаза и шоколадные волосы. Ран долго терзал катаной безжизненное уже тело и тихо радовался, представляя на месте Хаякавы ЕГО. Газеты кинулись ловить маньяка, настоятельно советуя гражданам не выходить по вечерам в одиночку.
Мэнкс неодобрительно качала головой, Йодзи понимающе хмыкал, но Айе было все равно – потому что Хидака продолжал смотреть. На НЕГО не действовали ни едкие слова, ни уговоры, ни смертельные взгляды. ОН был словно рок, на который нельзя повлиять, который нельзя уговорить, упросить. Айя с ужасом понял, что одержимость Сибиряка нельзя свести к обычному сексуальному влечению. Тогда он не выдержал – втащил Хидаку в кладовку и, швырнув к ближайшей стене, прошипел:
– Какого черта ты от меня хочешь?!
Шоколадные глаза были полны нежности и боли:
– Ничего. Я просто люблю тебя.
– А я тебя ненавижу, – выплюнул Ран мстительно. – Как же я тебя ненавижу!..
Паче чаянья после этих слов Хидака не испарился, не ушел, обиженно хлопнув дверью, и даже не исчез – лишь мягко ответил:
– Я знаю.
Айя словно обезумел. «Ненавижу, ненавижу, ненавижу, – ежедневно бросал он в Хидаку, мрачно радуясь каждый раз, когда ЕГО лицо искривлялось от боли, и закипая от гнева, что может выплеснуть свою злость только вербально. О да, теперь он даже не мог затеять драку – ведь это было именно то, чего так хотелось ЕМУ – иметь возможность снова коснуться Рана. Поэтому Айя терпел – терпел с трудом, стиснув зубы, в то время как гнев разъедал его изнутри, а требовательный взгляд ошкуривал снаружи.
Рану хотелось выдавить, вырвать эти проклятые глаза, чтобы остались одни только зияющие пустоты. Он представлял, как Хидака смотрит на него кровоточащими ранами, и тихо улыбался. Почему-то, увидев эту улыбку, покупательницы торопливо покидали магазин. Он уже не понимал, как долго это длится. Так было раньше – так было всегда. Казалось, так будет и впредь. Нет, вдруг понял он, с этого дня все будет по-другому. Зловещая улыбка скользнула по тонким губам. С этого дня, с сегодня – после вчера.
Миссия начиналась обычно: Мэнкс, кассета и – Персия, способный высокоморальными рассуждениями превратить в скучнейшую рутину даже массовый расстрел. Задание тоже не то чтоб из ряда вон: наркотики, контрабанда, проституция – воистину, под этим Солнцем нет ничего нового... Вайсс апатично рассматривали мишень. Даже Кудо, обычно встающий на защиту женщин, безразлично жевал сигарету, вытянув вперед длинные ноги. Мэнкс расшифровывала инструкции, на манер оперной певицы повышая голос в особо важных местах. Айя слушал вполуха, неуютно ерзая на стуле и недоумевая: то ли у него обострение, то ли Хидака сегодня ведет себя еще более невменяемо.
– В общем, – подытожила наконец Мэнкс, швырнув в них папкой с материалами, – прийти, убить, обобрать – ничего сложного. Работы-то – не сегодня-завтра его убьют свои же…
– Подождем? – предложил Кудо, прикидывая, хватит ли ему на сегодня резины или придется в срочном порядке бежать в аптеку.
– Все не так просто, – покачала она головой. – Важна не столько ликвидация, сколько данные. И вы их добудете.
Конечно. Естественно. Почему бы и нет?
Ответ на свой вопрос Ран получил гораздо позже.
До места добирались на темном неприметном фургоне, потому что на убийство не часто ездят в порше, а Йодзи скорей бы позволил оторвать себе яйца, чем тронуть драгоценный Севен. Оми остался в машине, координируя действия и прикрывая отход.
Все было легко. Проникнуть в дом, снять охрану, локализировать цель. Слишком легко, чересчур легко – обычно это не заканчивалось ничем хорошим. Не закончилось и теперь.
Ран замер перед темной дверью, глубоко вздохнув, мягко опустил пальцы на дверную ручку… и тут услышал его – тихий умоляющий голос откуда-то из-за спины:
– Не входи.
Резко повернулся, досадуя, что позволил застать себя врасплох – и столь же резко отпрянул: Хидака! Какого черта, нахмурился он непонимающе. Сибиряк должен быть вместе с Кудо, прочесывая дом в поисках людей и информации – тогда почему?.. Понимание пришло слишком поздно. Более странное, чем обычно поведение, слишком интенсивные взгляды, прямое неподчинение приказам... Значит он, наконец, не выдержал. Хн… Ну что ж, это должно было случиться. Он-то всегда знал, что Хидака ненормальный. Возможно, самый ненормальный из них. Больше чем Кудо со своим страхом спать в одиночку и заполняющий бессонные ночи избыточным сексом; больше чем Оми – с потерей памяти и украденным детством, даже больше, чем он сам – с вымороженной серединой, погибшими родителями и полумертвой сестрой. И все его дружелюбие, все улыбки, сладости, дети и уроки футбола ничего не меняли. Мир Хидаки разбился в тот миг, когда его выкинули из Джей-лиги и, объявив мертвым, убили любую надежду на возвращение. Конечно, он пытался кое-как склеить все заново – вот только неправильно сложил куски. В некотором роде, Хидака был опаснее их всех – потому что ему было уже нечего терять. Он свершил свою месть, убив Казе, и теперь его не держало – и не сдерживало ничто. Айя невольно поежился. Он боялся Кена. И все же никогда не позволял страху взять над собой верх.
– Пшел на ..! – Ран снова взялся за ручку, собираясь как можно быстрее покончить с делом, после чего полностью сосредоточиться на слетевшем с катушек Сибиряке. Быть может, я наконец смогу от него отделаться, мелькнуло в воспаленном от недосыпа и раздражения мозгу.
В огромных шоколадных глазах застыло умоляющее выражение:
– Не входи! – и чуть тише: – Я… прошу тебя!
Ран едва не сорвал дверь с петель – так спешил поступить назло. Лишь бы доказать, что Хидака ему не указ. Мне плевать на тебя, потому что ни ты, ни твои просьбы ничего для меня не значат! Ты ничто, меньше, чем ничто. Пыль под ногами. Мразь. Ублюдок. Дерьмо…
Он не успел. Тренированное тело врезалось откуда-то сбоку и опрокинуло на пол. Ран сдавленно охнул, пытаясь вцепиться в темные волосы и не позволить Хидаке войти в клинч, краем сознания отмечая, что в ближнем бою толку от катаны будет немного. Лучше бы это был вакидзаши*… Мелькнула мысль, что Хидака просто решил от него избавиться: убить – раз уж не смог заполучить. С глаз долой, из сердца вон. Как только что почти решился сам Ран.
Сибиряк отпрянул так же быстро, как и напал. Кубарем скатился с Айи, хватающего воздух широко открытым ртом, рванул на себя ручку двери – и кулем ввалился внутрь. Голова Рана тяжело гудела, очевидно, слишком сильно стукнулся о пол. Рот был полон крови, оставалось только догадываться, язык ли, губу – и когда именно он прокусил. Хлопок, еще один. Он собрал себя с пола и, стряхнув слабость, словно собака воду, вошел в комнату.
Все было кончено. Располосованный труп Кехэя Накахары лежал на столе. Кровь быстро напитывала шерсть эксклюзивного костюма и, растекаясь по столу, пачкала бумаги. Хидака стоял там же, поднеся к глазам правую руку и рассматривая ее с таким удивлением, словно никогда в жизни не видел ничего подобного. Услышав шорох, он повернулся и глупо выдохнул:
– Айя! – его голос был таким счастливым, что Ран поневоле опешил. Лицо Сибиряка светилось счастьем, индикатором которого служила широкая мальчишеская улыбка, способная выбить искры из сердца любого, кто ее заметил. Казалось, Хидака был искренне рад его видеть – словно сбросил с плеч невидимый груз, целый день клонивший к земле.
Именно тогда Ран его и ударил. Бил долго – пока не заболела рука – по чему доставал. В основном, по лицу. А ОН не сделал ни одной попытки защититься – только радостно повторял: «Айя, Айя... живой…»
Ран раздраженно оттолкнул его от себя и сплюнул на пол. Выйдя в коридор, столкнулся с Кудо и, мрачно кивнув в сторону кабинета, прошипел:
– Забери.
Никакой информации они не нашли.
Домой возвращались в напряженной тишине. Балинез и Бомбеец были слишком озабочены неудачей, чтобы спросить, почему Ран был столь озлобленным, а Кен – необычайно притихшим.
Айя сердито ворвался в дом и, не взглянув ни на кого, поднялся в спальню. Звонить Мэнкс прямо сейчас нет необходимости. Утром она придет, чтобы справиться о результатах, тогда-то они и обсудят произошедшее. Вот тут-то он и избавиться от Хидаки. Тонкие губы скривились в злорадной усмешке. Не совсем так, как хотелось бы – но на безрыбье... В любом случае, главное результат.
Мэнкс будет просто обязана прореагировать. Пока одержимость Хидаки создавала проблемы лично Рану, она не собиралась вмешиваться, однако теперь, когда Сибиряк поставил под угрозу миссию, у нее не остается другого выхода, кроме как вышвырнуть ЕГО из команды.
В душ Ран пошел в отличном расположении духа. Теплая вода колола кожу тысячью острейших иголок, заставляя напряженные мышцы ныть от удовольствия.
«Сегодня! Сегодня я, наконец, от него избавлюсь!»
Ему следовало чувствовать умиротворение, но… Опасаясь, что что-то пойдет не так, Ран умудрился взвинтить себя до такой степени, что и в штаны-то попал только с третьей попытки. Так не годится, урезонил себя он, где же твоя хваленая бесстрастность? Ледяная маска Фудзимии была одним из главных козырей в его колоде. Человек-айсберг, ледяная глыба. Не знающий страха, не подверженный эмоциям. Идеальный лидер, способный принять решение, основываясь исключительно на холодном рацио.
Он медленно спустился по лестнице и, пытаясь унять дрожь в коленях, вошел на кухню – нарочито не смотря по сторонам и как обычно не обращая внимания ни на кого, кроме себя. Другие заботили его только в том случае, если не функционировали как надо – или когда лажали. Как Хидака.
Скрипнув зубами: «Не думать, не думать сейчас! Все пройдет хорошо – и никак иначе», – плеснул в кружку уже изрядно остывший кофе, горько скривился, пригубив черную жижу, больше похожую на мутную взвесь (понятно, Кудо готовил), и, наконец, позволил себе оглядеть кухню.
Йодзи устало подпирал стену, уткнувшись носом в пепельницу, над которой вился замысловатый дымок. Оми что-то помешивал в кастрюльке, решив подменить блондина у плиты, раз уж тот и сидел-то с огромным трудом. Айя нахмурился. Интересно, как Кудо собирается справляться в магазине? Поблажек он давать не собирался: не щадя себя, глупо жалеть других.
Хидаки не было. Не было кому поедать глазами и будить спящих демонов. Ран знал, ему следовало обрадоваться: без этого назойливого присутствия он сможет обдумать предстоящий разговор с Мэнкс, изложив события таким образом, что необходимость ухода Хидаки из Вайсс не будет вызывать сомнений. Что с брюнетом будет дальше, Фудзимию не интересовало. Возможно, переведут в другую команду – Ран не испытывал иллюзий по поводу мнимой эксклюзивности Вайсс – и там он будет справляться лучше. Хидака создавал проблемы только находясь рядом с ним – возможно, если это препятствие устранить, ОН снова станет вменяем. Насколько это вообще возможно.
Ран набрал в рот кофе и попытался пропихнуть его в пищевод. Обрадоваться почему-то не получалось. Прежнее беспокойство вернулось, увеличившись вдвое. Что-то не так.
Чем больше он об этом думал, тем более странным казалось происходящее. Сибиряк не мог не понимать: после вчерашнего Ран попытается избавиться от него как можно скорее. Глупо упускать такой шанс – раз уж ОН сам дал ему в руки столь мощное оружие.
Хидаке следовало хоть как-то минимизировать ущерб – если он действительно хотел остаться в команде. Разумеется, идти к Рану самому – все равно, что лично заявить об уходе, но ОН бы мог – нет, был просто обязан – попросить остальных вмешаться в происходящее. Хотя не факт, что не просил. Возможно, они отказались, в полной мере осознавая всю безнадежность такого шага – или же согласились и теперь раздумывают, как бы половчее приступить к делу. Скорее всего последнее, судя по тому, как скривилась физиономия Кудо. Подтверждая его подозрения, Йодзи устало растер затылок и, вскинув мутные глаза, с похмелья так похожие на рыбьи, хрипло протянул:
– Айя, на счет Кена….
Кивнув сам себе – значит, все-таки последнее – Ран невозмутимо отхлебнул из кружки:
– Хм?
Это можно было расценить по-разному. При желании – как побуждение продолжать, скорей же всего, как предложение заткнуться на хрен и никогда больше не поднимать тему. Йодзи всегда был очень чуток к нюансам. Айя подозревал, что после первой сотни девиц этим умением в разной степени овладевают все – кто эту сотню через себя пропустил.
– Не знаю, что там у вас вчера произошло, но… Нам с Оми, – согласный кивок Цукиено, свидетельствующий, что тот целиком и полностью согласен с Йодзи, – это не нравится. Вы грызетесь, как кошка с собакой – а страдают другие. Мы. Дело. Невинные люди.
Айя вздернул бровь, метнув в мявшегося блондина полный ядовитой иронии взгляд. Последняя фраза прозвучала напыщенно и чрезвычайно фальшиво: словно Кудо примерял на себя личину Персии и пытался решить, подойдет – или лучше сменить имидж на более либеральный.
– Эти ваши постоянные ссоры… Проблемы, которые вы создаете… Так больше продолжаться не может.
– И не будет, – Ран со стуком опустил кружку на стол, и кофе – нехотя, словно ему было лень течь – выплеснулся на скатерть. Фудзимия недовольно поморщился: беспорядка он не любил. – Сегодня все проблемы этого плана будут решены раз и навсегда.
Йодзи, мысли которого путались в тяжелом алкогольном дурмане, порылся в остатках гламура и вытащил на свет довольную кривую усмешку. В голубых глазах Оми однако мелькнуло беспокойство: подросток не без основания подозревал, братаниями дело не кончится.
«Правильно думаешь, – ухмыльнулся Ран, чувствуя себя старым всевидящим и всезнающим змием. Гадом, поправил он себя и снова ухмыльнулся. От этой ухмылки Кудо перекосило, однако – поизучав в течение нескольких минут бесстрастное лицо Рана и несколько приободренный увиденным – блондин с энтузиазмом предложил:
– Так, может, сейчас и того?.. А то ведь Кен переживает. Не спустился к завтраку – и вообще… Даже из комнаты своей сегодня не выходил – ты должен что-нибудь…
Ну, надо же, подумал Ран, забавляясь, он действительно надеется на благоприятный исход. Ну, кто бы мог подумать? Йодзи-шлюха, Йодзи-пьяница, Йодзи-последний романтик…
– Йодзи-кун, – Оми схватил блондина за руку, пытаясь остановить и его, и надвигающуюся катастрофу.
«Только вот ничего у тебя не выйдет…»
– Приведи его, – распорядился Ран бесстрастно.
– Может, вам следует поговорить наедине? – предложил Йодзи-заботливый друг.
– Приведи его, – повторил Айя, холодно кивнув Оми.
Тот ушел и вернулся. Один.
– Где он? – Ран чувствовал, как горячим тугим комком ворочается в желудке предчувствие надвигающейся катастрофы.
– Не знаю, – Оми был на грани истерики. – Его нет в комнате, вообще нет в доме! В гараже его тоже нет, и в магазине – я проверял… Постель не смята. А на полу – вот это…
«Этим» оказалась черная хлопковая рубаха, в которой был вчера Сибиряк. Ран недовольно нахмурился: зачем он мне это показывает? Что в ней странного? В темных пятнах, заскорузлая, почти не гнется, словно наскипидаренная. Пахнущая потом и засохшей кровью. И что? В этом и состоит суть миссии: редкое убийство совершишь не запачкавшись. Правда, в таких случаях они старались избавиться от вещей как можно скорее. Все –даже Хидака. И если же ОН этого не сделал, значит…
– Он сбежал, – Ран сердито прикусил губу: как, как мог он так облажаться?! Он – изо всех людей?!... – Мэнкс – нужно звонить немедленно.
– По поводу? – помощница Персии стояла на пороге, растягивая губы в улыбке – фальшивой, как розовые елки, которые за бешеные деньги предлагают на Рождество. Короткое платье, узкий лиф, прическа, напоминающая взбесившегося дикобраза…
– Хидака. Он пропал, – бросил Ран коротко, с трудом подавляя желание рвать на себе волосы. – Вчерашняя миссия…
– С Кеном все в порядке, – оборвала она его. – Разумеется, – ехидная улыбка на слишком ярких губах, – если это о его благополучии ты так печешься...
– То есть? – игнорируя вето на курение в доме, Йодзи потянулся за сигаретой.
Мэнкс с интересом изучала собственные ногти.
– Возникли некие хм… обстоятельства… вследствие которых Хидаку-куна решено перебросить на другой проект. Жить он, разумеется, будет там же…
– Надолго? – Кудо задумчиво пощелкал зажигалкой и глубоко затянулся. Происходящее ему не нравилось.
– Не знаю, пока трудно сказать. Все будет зависеть от результатов.
– Вчерашняя миссия, – ввернул было Айя.
– Вы ничего не нашли, – кивнула она. – Но ты не волнуйся, – принимая во внимание присущую Абиссинцу бесстрастность, реплика прозвучала как тонкое оскорбление. – Уверена, Вайсс не могли сделать больше…
– Почему вы забрали его ночью? – Оми вызывающе оперся о стол, голубые глаза подозрительно сузились. – И почему мы ничего не слышали? Что это за обстоятельства, которые возникли так внезапно?! Где Кен – что с ним?!
– Вас это не касается.
– Черта с два не касается, ты, крашенная кукла! – прорычал Йодзи, швырнув сигарету в сторону и совершенно не заботясь, куда упадет пылающий окурок. – Кен наш товарищ, скажи ей, Айя!
– Да, скажи мне, Айя-кун, – судя по насмешливому тону Мэнкс, происходящее ее ужасно забавляло. Айя молча наклонился и, подняв с пола все еще тлеющую сигарету, растер в пепельнице.
– Хорошо, тогда коллега, – пошел на попятный Кудо, бросив на Айю обиженный взгляд.
– Уже нет, – отрезала она спокойно. – Сейчас он работает с другой командой.
– Но…
– Не стоит так переживать, - Мэнкс успокаивающе похлопала Оми по спине. – Кен-кун общительный, он быстро приживется. Немного неловкий – но за ним присмотрят. В конце концов, лидер команды лично просил за него. Очень, знаешь ли, заинтересован в кандидатуре.
Айя чувствовал себя обворованным.
Триумф Цезаря не состоялся.
Народ собрался, трибуны заполнили, хлеб раздали – а звери заболели. Так что, господа гладиаторы, обслуживайте себя сами, справляйтесь, как хотите.
Радуйся, черт тебя подери, радуйся! Ты ведь избавился от него – чего тебе еще надо?! Все кончено, слышишь, кретин, кончено! Тебе повезло – дико, чертовски, невероятно! Ты ведь так этого хотел, правда? Ведь правда?!
Больше тебе не придется видеть эту кислую физиономию с невменяемым выражением в темных глазах, опасаться, что ОН сделает что-то, чего ты так боишься, но до сих пор не отваживаешься признаться себе, что же это такое…
Можно вообще сделать вид, что его не было. Никогда в твоей жизни не было Кена Хидаки. Не только в твоей – его вообще не было. Не существовало. Никогда.
Ран тупо уставился на стол, на кофе, заливший клетчатую скатерть, на сигаретный пепел, плавающий в пролитой луже. И, наконец, улыбнулся – радостно, широко, от души.
Да, он, наконец, получил, что хотел. Все хорошо, все правильно. Все так, как и должно быть. И – рано или поздно – так будет не только в отношении Хидаки.
Чистая незамутненная радость оттого, что ОН, наконец, исчез, пропал, сгинул – вот он есть, а вот его нет – словно ядрышко при игре в наперстки с ловким карманником, затопила сознание. Айя зачем-то сжал кулак, затем разжал и посмотрел на пустую ладонь.
Похоже, день будет просто отличным. Не день, поправил он себя, – дни. Отныне и навсегда.
Наученный горьким опытом солнечный зайчик осторожно выглянул из-за занавески и, замерев на мгновенье на красноволосом юноше, нежно гладившем тонкие исхудавшие пальцы, поспешно юркнул назад.
«Он исчез, Айя, исчез, ты представляешь?! Я проснулся, а его нет. Это просто какое-то чудо – помнишь, как те, про которые мы так любили читать в твоей волшебной книжке со сказками?
Конечно, на самом деле все началось еще вчера. Он, наконец-то спятил! Я говорил им, что он опасен и бесполезен, и что рано или поздно произойдет то, что произошло, что он напортачит, но они мне не верили. И вот вчера он, наконец, слетел с катушек. Вмешался в миссию, нес какую-то чушь, пытался защитить мишень…
А я его избил. Ты ведь знаешь, я так долго ждал хоть малейшего, хоть крошечного шанса – и вот, наконец, свершилось. Не знаю, почему я его не убил – следовало, наверное… Он сидел там с этой идиотской ухмылкой, словно последний кретин, и мне почему-то вспомнился твой глупый щенок. Ну, тот, помнишь… От него еще не было никакой пользы, и он не мог запомнить ничего из того, что ты ему говорила – ты потом еще так плакала, когда он попал под машину.
В общем, я его не убил, а сегодня он пропал. Забрали в другую команду. Она так говорит, по крайней мере. Сначала я пожалел, что он ушел, а я так ничего и не сделал. Мне так хотелось напомнить Мэнкс ее слова – что он справляется, и рассмеяться прямо в лицо, но я спустил все на тормозах, как только узнал, что ЕГО не будет в моей жизни в обозримом будущем.
А, может, даже никогда. Я так на это надеюсь. Лишь немногим меньше, чем на твое пробуждение. Думаю, теперь ты проснешься очень скоро. Не смотря на то, что они говорят. Я верю. Чудеса всегда случаются, когда в них веришь, хотя и происходят, когда меньше всего этого ожидаешь. А случаются они точно. Я имею в виду, ОН ведь исчез, правда? Значит, нужно только верить…»
Мысленно мурлыкая что-то веселое, Ран ловко подрезал засохшие листья азалий и улыбнулся от избытка чувств школьнице, толкавшейся у стенда с полевыми цветами. Та отпрянула, словно чумная, и он едва подавил желание закатить глаза в типично кудовской манере. Да, он улыбается, это что, так необычно? А если даже да – ему-то какое дело? А, к черту – его настроение все равно будет отличным, не смотря на эту слабонервную идиотку. Потому что сейчас он наклоняется над конторкой, и никто – никто! – не смотрит, как натягиваются его джинсы, потому что он может спокойно зайти в кладовую, не боясь, что его опрокинут на мешки с торфом, потому что... Айя хмыкнул, просто потому, что.
– Оми-кун, а Кен разве не сегодня работает?
При звуке ненавистного имени Айя нервно шарахнулся и впечатался головой в витрину. Стекло издевательски загудело. Какого черта? Он гневно уставился на девицу в традиционной школьной матроске, слишком, впрочем, тесно подогнанной по фигуре. Может, она перепутала, и ей нужен Кудо?
– Боюсь, что нет, Мидори-чан, – Оми неодобрительно покосился в его сторону. До Рана вдруг дошло, что он продолжает пялиться на девицу, подняв садовые ножницы в классической мечной стойке.
– Но… как же так… – судя по дрожащим губам, ее это огорчило.
«Дура!» – едва не заорал Ран.
Цукиено сочувственно пожал плечами.
– А… когда он будет?
«Да кому он нужен!..»
– По правде говоря, я не знаю, – Оми тяжело вздохнул и расстроено потер переносицу. – Кен… он сейчас в командировке… Мы рассматриваем возможность расширения бизнеса путем открытия филиалов в других городах…
Хорошее объяснение, отметил Ран про себя, главное – правдоподобное. Только… Почему не сказать, что Кен уволился, а еще лучше – умер? Что его сбила машина – ужасный, трагический случай – а в доказательство предъявить залитую кровью рубаху наверху. Айя задумался, пытаясь сообразить, можно ли будет заработать на этой ветоши, если порезать ее на полоски и продавать их поштучно этим любительницам орошать слезами.
– Надеюсь, он скоро вернется.
«Надеюсь, что нет…»
Несколько раз в течение дня Ран ловил себя на том, что улыбается. Вероятно, с непривычки получалось не очень – иначе с какой стати Цукиено беспокоиться и предлагать ему лекарство от желудочных резей?
Впервые за долгое время Айя был счастлив. Почему-то казалось, что мистическое исчезновение Хидаки положит начало светлой полосе, и что отныне все дела пойдут на лад. Быть по-другому просто не могло.
Вечером он допоздна засиделся на кухне, где Оми в срочном порядке переделывал график, распихивая дни и сдвигая дежурства. Не потому, что было нечем заняться или так уж приятно общество Цукиено, сердито зыркающего исподлобья – слишком уж в хороших отношениях тот был с Хидакой – а просто потому, что больше не нужно было отсиживаться в комнате. Просто потому, что теперь он мог.
Из кухни все-таки пришлось уйти. Не выдержав прессинга, Оми с упреком попросил:
– Айя-кун, прекрати!
– Хн? – Ран с недоумением уставился на подростка, пытаясь сообразить, что именно ему следует прекратить. Может, дышать – раз уж он вообще ничего не делал?
– Пожалуйста, – маленький блондин возмущенно скрестил руки на груди. – Это даже хуже, чем когда пьяный Йо-тан пытается стащить с меня шорты, называя «Дорогая…».
Цукиено перекосило.
– Что я такого сделал?!
– Не сделал, а делаешь. Целый день – что-то ужасное со своим лицом. Не знаю, что это такое, но, пожалуйста, немедленно прекрати.
Улыбка, понял Ран кисло, он говорит о моей улыбке. Скривившись, он сгреб уже порядком остывший чай и, не говоря ни слова, пошел в свою комнату.
Открыв дверь, застыл на пороге, с интересом разглядывая длинные прямоугольники лунного света, лениво лежащие на полу. Его комната… поменялась? Не иначе как из-за Хидаки, усмехнулся Ран криво, с ЕГО уходом изменилось все. И в лучшую сторону.
Ночной ветерок гонял по комнате вкусный прохладный воздух, который, вперемешку с лунным светом, насыщал ее тишиной, покоем и умиротворением.
Теперь это была уже не тюрьма – но маленький гармоничный мирок, уютный и безопасный, в котором он мог бы жить – возможно, даже попытаться получить удовольствие от этой жизни. А если все же не получится…
Ран философски пожал плечами: он вовсе не собирался сидеть здесь вечно. О, нет, только не теперь…
Раздевшись и разбросав одежду по комнате, направился в душ, в глубине души недоумевая, какого черта он это делает. Беспорядок нарушал его же собственные правила, но, опьяненный уходом Хидаки, Ран ударился в него, словно в дебош. Ничего, один раз можно…
Долго тер мочалкой уставшее тело, недоумевая, чем Цукиено так не понравилась его улыбка. Придя к выводу, что нет ничего, чего бы не исправить практикой, решил, что завтра он потренируется на Кудо…
Швырнув мокрое полотенце в корзину для грязного белья, вернулся в спальню, в первый раз в жизни решив поспать нагишом. Щелкнул выключателем и быстро нырнул под одеяло. Никаких кошмаров, никаких страшных снов, никакого Хидаки. Наконец-то…
Ран проснулся от собственного крика, мелко дрожа под скользкой пленкой холодного пота. Отбросил со лба спутанные мокрые волосы и скрюченными пальцами вцепился в одеяло. Ему приснился Сибиряк.
Это было ужасно – самый страшный кошмар за последнее время. ОН вошел в комнату и, ухмыляясь своей глупой улыбкой, уставился на Айю:
– Не ждал?
Ран одеревенел. Он видел, как медленно, по-кошачьи, приближается Хидака, как жадно блуждают по обнаженному (и как ему только в голову пришло спать нагишом?!) телу ненасытные карие глаза, видел – и не мог пошевелиться. ОН протянул большую загорелую руку и осторожно провел большим пальцем по бледной щеке:
– Мм… Айя….
Хидака наклонился, а затем, как это бывает только в кошмарах, слился с ним воедино в жутком подобии сиамских близнецов, у которых одно тело, но две души.
– Теперь я всегда буду рядом, – прошептал ОН нежно. – Мы всегда будем вместе – и никогда не расстанемся. Никогда. Никогда. Никогда…
«Это сон, просто сон, просто сон», – обхватив колени, Ран раскачивался из стороны в сторону, словно испорченный маятник. Впервые за долгое время он чувствовал себя слабым, больным и беспомощным. Возможно, следовало попытаться уснуть еще раз, но – как бы сильно ему не хотелось спать – Ран просто не смог заставить себя закрыть глаза. Остаток ночи он провел, из последних сил таращась в темноту из-под опухших воспаленных век.
Тело настойчиво требовало отдыха, но Айя отказывал: все, что угодно, любые жертвы, любые муки – лишь бы никогда не видеть ЕГО снова.
Рану было интересно: если его комната так сильно поменялась, возможно ли, что сам Koneko тоже стал другим? И, если да, то каким?
Он кинулся исследовать дом с прилежностью ребенка, который, напуганный страшными историями полуспятившей няньки, вдруг обнаруживает, что чердак на самом деле – удивительное место, наполненное не всякой живучей дрянью, способной в любую минуту схватить за ногу и утащить под кровать, но массой разнообразных вещей, старых, покрытых пылью – и невероятно интересных. Изыскания проводил от чердака до подвала, заглядывая в каждый угол, в каждую комнату – кроме той, где когда-то жил ОН – рассматривая трещинки, трогая вещи, изучая, знакомясь – заново обживая дом, в котором находился уже свыше года.
С уходом Хидаки не изменилось ничего. И в то же время с ЕГО уходом изменилось все. И Рану хотелось уточнить, что же именно теперь было не так – не обязательно плохо, просто по-другому. Потому-то и ходил по дому, словно неупокоившийся призрак, нуждавшийся в хорошем экзорцизме, – нервируя Оми и доводя пребывавшего навеселе Йодзи до истерических колик.
Теперь он часто засыпал в гостиной. Стоявший там диванчик был коротким и колючим; спать на нем было практически невозможно: наутро болела спина и страшно чесалось тело. И все же, именно там Айя по большей части и проводил вечера – свернувшись в клубок и запутавшись ногами в тонком пледе из клетчатой шерсти. Потому что теперь можно было не прятаться и не опасаться, что пока ТЫ спишь, ОН проскользнет в комнату и сотворит что-либо противоестественное; можно было расслабиться и смотреть в потолок, не злиться и не сходить с ума, но улыбаться тонкой бледной улыбкой, которую из-за решительных протестов Кудо пришлось отрабатывать на зеркале.
Упиваясь свободой, Ран свыше недели умудрился прожить в карамельном дурмане – пока вдруг, подняв голову, не оказался один на один с безлюдным магазином и Кудо, который, распространяя вокруг тяжелые алкогольные пары, умудрялся спать с открытыми глазами. С Кудо, который, вдруг осенило Айю, теперь практически не показывался дома; о котором он не знал почти ничего, и до которого ему не было дела – пока блондин делал работу, за которую им так хорошо платили Критикер.
В душе Рана едва заметно шевельнулось сочувствие. Элементарное человеческое сострадание – впрочем, раньше он не испытывал и такого. Казалось, уход Хидаки извлек его из плотного эмоционального кокона, в который Айя заполз, когда разрушился его мир. Вот только вместе с радостью и нетерпеливым ожиданием счастья ОН умудрился выпустить массу других – как Ран цинично полагал – ненужных ощущений, от которых следовало поскорее избавиться. К сожалению, Айя понятия не имел, как это сделать. Вот и приходилось мириться с неизбежным, заново учась жить с чувствами, на которые он больше не считал себя способным.
Страдающий от зверского похмелья, Кудо выглядел под стать самочувствию. Красивое лицо было усталым и изможденным, приобретя тот особый прозрачно-восковой оттенок, которым иконописцы любят наделять святых. Глаза, обведенные темными кругами, покраснели и ввалились, дыхательный паттерн был рваным и поверхностным. Общее впечатление, возникающее при взгляде на Йодзи, было удручающим и вызывало единственное желание: облегчить мучения страдальца, добив его как можно быстрее.
Йодзи, Йодзи Кудо. Балинез. Его коллега. Можно даже сказать, член семьи – в некотором смысле. Задумавшись – в отношении блондина выражение «член семьи» могло считаться буквальным – Ран равнодушно пожал плечами:
– Кудо.
К чести Йодзи следует заметить, спал он чутко – как и полагается настоящему ловеласу, готовому в любую минуту схватить одежду и сигануть в шкаф. С трудом продрав мутные от усталости глаза, он смерил Рана недоумевающим взглядом:
– Чего?
– Ты выглядишь, словно кусок засохшего дерьма. Пойди приляг. Я справлюсь сам, покупателей сегодня немного.
– Сегодня? – ядовито переспросил Балинез. – Да ты просто чертовски наблюдателен! Специфика профессии или, быть может, личные заслуги?
Айя поморщился. Теперь желание добить Кудо не имело никакого отношения к гуманизму.
Изгнав Йодзи из торгового зала – редкому покупателю понравится созерцать физиономию, способную довести до заикания особо впечатлительных детей – Ран скинул его на попечение безотказного Цукиено. Или следует называть подростка Оми? Еще одна часть маленького гребаного мирка, к которому нужно приспособиться заново.
@темы: Фики
Раки удивят всех своих близких. Они перестанут пятиться и хватать клешнями всё, что плохо лежит. У них к июню внезапно отрастут крылья и ноги, они взмоют из морских пучин ввысь и в этой выси станут задумчиво взирать на Тельцов, сидящих на траве в светлой дали. Тельцы, прошу заметить, ничего не заподозрят. Да и Раки в этом году станут безобидными, счастливыми пташками, начнут выполнять свою работу спустя рукава, наплевательски ко всему относиться, а потом возьмут да и уйдут на три недели в отпуск, презрев график налоговой инспекции, и закрутят там страстный романчик, так, что даже легкомысленные Близнецы умрут от зависти. Романчик будет происходить на пляжном казенном полотенчике, но Ракам и этого хватит. Это вернет их к жизни, которая вновь засияет. Романчик притащится за Раком в город, Рак, посвистывая, попытается уйти проулками, но романчик настигнет его в подворотне и попытается оженить на себе. Поэтому Раку в новом году придется освоить все искусство Остапа Бендера - научиться говорить слова «муля» и «пуся», лучезарно врать, играть золотым ситечком и делать козу чужим детям. Казенные бумаги придут Ракам в апреле и заставят их собраться в дорогу. Раки должны быть осторожны с имуществом второй половины и всегда выключать утюг. Казенное романтическое полотенчико Ракам рекомендуется прихватить с собой, ибо велика возможность зачатия младенца прямо на этом полотенчике, и потом надо будет доставать полотенчико из сундука и рассказывать сыну - а вот мы с твоей мамкой на этом полотенчике…Ибо Ракам в новом году одна судьба - смириться с неожиданностями и перестать планировать. Тогда у них все получится. Что касается Козерога, то романтическая нежность и дружба полотенчиками даст свои плоды, и Козероги с Раками по осени будут собирать грибы, а потом поедать их сырыми и медитировать на второй том БСЭ. Бонус: Ракини купят новое средство для панциря: чистить стразы, а Раки-мужчины сдадут свою коллекцию порнооткрыток в музей советской игрушки. И то и другое даст повод СМИ написать о Раках в самом главном глянцевом журнале, и снимок будет отфотошоплен по полной, так что мама родная не узнает.
