Он был один во тьме – и никого больше. Ни голоса, ни шепота. Ни тепла другого сердца.
Кромешный мрак. Одиночество.
Навечное заточение во тьму, молчание и безучастность. Кара. Тюрьма без приговора. Наказание без преступления.
И нет надежды на помощь и спасение извне. Нет жалости или симпатии в другой душе, в другом сердце. Нет дверей, которые можно было бы отворить, нет замков, которые можно было бы отпереть, нет запоров, которые можно было сорвать. Лишь мрачная, траурная ночь, в которой ищи не ищи – не найдешь ничего.
Взмахни направо – и уткнешься в ничто. Взмахни налево – и встретишь пустоту, полную и абсолютную. Ступи во тьму, словно слепец, и не будет ни пола, ни стен, ни эха шагов; ничего, способного указать путь.
Лишь одно он воспринимал – себя.
А раз единственные доступные средства и силы лежат внутри, значит, он сам должен стать инструментом своего спасения.
Алая, словно кровь, заря расстилала свои объятья над горизонтом. Огромный, расстилавшийся, на сколько хватало глаз вишнёвый сад, только ещё набирал цвет и пытался удержать лепестки цветов на своих изящных ветвях. Казалось, что эта тишина нерушима другими звуками, но в вдалеке, словно пение ветра, звучал тоненький голосок девушки и переливы струн арфы.
- Как прекрасна цветущая вишня! – Прошептала Ти и перевела взгляд на свою спутницу нежно касавшуюся струн. – Но прекраснее твоя песня поутру!
- Ах, Ти! Неужели это последние мгновения нашей любви? Я не хочу расставаться с этим прекрасным чувством! – произнесла Эльвира, прекратив пение. Посмотрев на мощеную булыжником тропинку, по которой должна была прийти ОНА, вымученно улыбнулась и начала декламировать:
- Твои глаза – твои бриллианты,
Твоя улыбка, как загадка
Загадка и твоя душа…
Я разгадать её должна.
Ты была и грустна, была и лучезарна,
И весела ты порой была…
- Хелл – тихий шелест в ответ.
- Да, она…
Но больше они не смогли сказать друг другу ничего, так как странный звук сковал их тела. Лёгкая, почти не слышная поступь…человека? Не-е-т – так приходит только… Тихое шуршание, подола изорванного плаща, нарушало безмятежный покой небытия. Приблизившись, к мертвенно побледневшим девушкам, ОНА прошептала, обращаясь к Ти:
- Я всё ещё привыкла удивляться
Твоим словам, внимательным и нежным,
К тебе иду на грани удивленья
Почти три года неправдоподобных.
- Я очень благодарна, что ты подождала три долгих года. – Сумела выдавить из себя Ти, не уронив своего достоинства. – Я сумела найти то, что искала – ЕЁ.
- Но…я не… - пыталась хоть что-то сказать Эльвира, но какая-то тяжесть горло ей сдавила, и неведомо откуда появились на устах четыре строки-руба:
- Тот усердствует слишком, кричит: «Это – я!»
В кошельке золотишком бренчит: «Это – я!»
Но едва лишь успеет наладить делишки –
Смерть в окно к хвастунишке стучит: «Это – я!»
- Да, ты права я – это та, что приходит с косой ко всем и всегда. И теперь Ти – нам пора.
- Нет! – Закричала Эльвира и бросилась на перерез смерти, пытаясь хоть как-то защитить свою любовь, но как говорится: «Со смертью не поспоришь». Увы, увы, увы!
- Не стоит печалиться – всё впереди. – Отодвинув подругу в сторону, прошептала Ти. – Не стоит отчаиваться – по жизни иди.
Вытянув руку вперёд, ОНА метнула что-то в Ти и у той, в свою очередь, от столкновения с неизвестным объектом, словно по волшебству, выросли крылья! Такие белые, неземные, словно созданные из лёгкого тумана и готовые унести тебя далеко, но… людям они не сулят ничего хорошего, толь горе, только потери и расставания с любимым человеком.
Ти больше не чувствовала земли под ногами, только лёгкость полёта, только нежное ласкание ветерка и голубая бесконечность расстилавшаяся над ней. Но она совсем забыла о подруге оставшейся на земле, которая кричала, плакала и умоляла не покидать её, что она не может жить без неё…Ах как жалко людские души, страдающие ежечасно, но идущие на всё ради любви!
Эльвира, сидя рядом с вишнёвым деревом, тихо плакала, повторяя четыре слова: «Ти – я люблю тебя…». Понимая её внутреннее состояние, я вспоминаю стихотворение:
Жизнь и смерть.
Всё безразлично,
И лишь бесконечность…
Всё безразлично,
И я вижу вечность…
Темно, светло,
Печаль иль радость,
Но мне давно
Уж надоела эта гадость!
Живу, живу
Уж столько лет…
Но эта жизнь –
Лишь серый цвет!
Что толку жить
Коль скучно так?
Но умереть –
Столь страшный шаг!
И я умру –
Наступит время…
Пока живу –
Терплю я бремя…
Жаль ни я, ни кто-то другой не может помочь этой несчастной девушке! Чётко осознавая её назначение в этом мире можно лишь надеяться, что она ещё найдёт свою любовь…
Шульдих: Прекрати убиваться, ты ж так не убьешься... вот так надо.. *подходит и всаживает нож в плечо*
Ken: ААААА!!!
Шульдих: *рычит* *всаживает нож по рукоятку*
Ken: *Лягнул в пах *
Шульдих: *облизнул губы* *ментально оглушил*
Ken: *предпочел лишиться сознания*
Шульдих: *аккуратно разрезает одежду* *вонзает нож в бедро*
Ken: *заебал!*
Шульдих: *быстрым жестол вонзил нож в грудь* *встал, отряхнулся*
Ken: Я пошел спать! *встал и ушел*
Шульдих: *пожал плечами*
Ken: *мертв*
Шульдих: В точку, детка, я зарезал тебя
Ken: *мертв*
Шульдих: *облизнул нож* остался Мураки....
Ken: *мертв*
Шульдих: *содрал с кровати простынь, накрыл остывающий труп*
Ken: *мертв*
Шульдих: *достал сигарету* *закурил*
Ken: *мертв*
Шульдих: *задумался* А может сжечь тут все к чертовой матери...
Ken: *заходит Хидака, смотрит на труп и качает головой*
Шульдих: *достает револьвер* *вскидывает, стреляет в голову* *вошедший падает*
Ken: Беспредел! *закидывает руки за голову*
Шульдих: *ржот* Шинигами????
Ken: Нее! Бывший ангел.
Шульдих: Да? *удивлен* ну тогда я мать Тереза
Ken: Бывает... *пожал плечами* Что дальше?
Шульдих: Дальше? Сожгу все тут к чертовой матери!!!!!! *нервно*
Ken: Я подожду на улице... *выходит*
Шульдих: *идет следом* *пинает под задницу*
Ken: *не реагирует* Ну жги.
Шульдих: *хохочет* *достает канистру с бензином* *обливает Хидаку* *бросает спичку*
Ken: *подходит другой Хидака и греет руки о костер* Хорошо горит.
Шульдих: *громко ржот* *толкает Другого Хидаку в костер*
Ken:*хлопок по спине* Не подскажете как пройти в библиотеку? *за Шу стоит толпа Хидак*
Шульдих: *ржот* *ментально исправляет им сознание* *Хидаки начинают кромсать друг друга*
Ken: *стоит один и ему интересно* Ну что дальше? Мне от этого ни холодно не жарко.
Шульдих: А ничего... *протягивает бокал с вином*
Ken: Яд? *выпивает и ему пофиг* Мож мя под машину?
Шульдих: Да ну что ты лапочка.....
Ken: С крыши? В бетономешалку? Повесится? *закуривает и предлагает присоединится*
Шульдих: *закуривает* А погодка хорошая, друг
Ken: Я так устал а этот дождь опять в окно. Зачем он мне, хоть и за ним не видно слез. *поет*
Шульдих: *удивленно смотрит* *роняет сигарету*
Ken: Я так устал смотреть на мокрое кино. Но ночь сильнее мною выпитых колес. Да что ей пачка выпитых колес? *поет*
Шульдих: *офигевает* *отходит к стенке*
Ken: Дождь перестал по мокрым окнам струи лить. Пускай он хоть до рассвета помолчит. *поет*
Шульдих: *открывает фляжку с коньяком, делает огромный глоток*
Ken: Как жаль нельзя открыть окно и совершить последний грех... Забыл что дальше... Завтра продолжим... *встал*
Шульдих: *икнул*
Ken: Что такое? *взял фляжку и глотнул* Так плохо? *прочие Хидаки стали пеплом* Завтра вспомню всю песню. Хочешь? *вылил содержимое фляги на себя и поджег*
Шульдих: *прищурился* *отошел подальше*
Ken: Ответь! Эта песня мой гимн, напой и я приду ее закончить. *стал пеплом*